Стены и потолок храма также украшали культовые росписи. Внимание Зигфрида привлекло несколько изображений Митры, выполненных на стене, отчетливо освещённых факелом. На первом – божество вонзало нож в тело быка. Животное умирало, извергнув семя, затем его фаллос отгрызал скорпион. На втором – мёртвое тело быка давало жизнь. Из его мозга произрастало зерно, дающее хлеб, а из крови – виноградная лоза. По замыслу художника: всё имеет своё продолжение… даже смерть.
Войдя в храм, Зигфрид не испытывал страха или волнения. Перед тем как отправиться сюда он специально посетил королевский скрипториум
[60]
и ознакомился с трудами древних авторов, посвящённых Митре. Увы, но информация, которую он почерпнул была крайне скудной.
В одном из свитков, написанном по латыни, Зигфрид прочитал, что Митра ассоциируется с божеством Фанетом, существом среднего рода (ни мужчиной ни женщиной), родившимся из мирового яйца, имеющим четыре глаза, золотые крылья, две бычьи головы, увенчанные змеями, издающим рык льва и в то же время быка. К тому же Фанет, по-гречески, означает «Перворожденный».
Именно Фанет, первый царь богов, создал золотой род людей и назначил им места обитания. Он передал власть Солнцу и сделал его стражем созданного мира. Фанет творил в течение трёх ночей, а затем в пещере лишил девственности свою среднюю дочь, после чего передал ей царский скипетр. Возможно, оттого у Митры-Фанета такая тяга к пещерам…
…Легат, исполнявший роль верховного жреца Митры, напомнил присутствующим, что Митра – божество, дарующее согласие, дружбу, военные победы и Великий солнечный свет. Он возложил на алтарь свой меч и облил его красным вином, символизирующим кровь.
Неофиту предложили хлеба и чашу с водой, подкрашенную красным вином, символизирующие кровь и плоть Митры
[61]
. Испив воды и отведав хлеба, Зигфрид символически отрёкся от предыдущей жизни и стал митраистом, поклонником культа Митры.
Легат приказал неофиту раздеться до нога, принц подчинился. Ему завязали глаза и усадили на специальный жертвенный камень.
Обнажённый неофит, с повязкой на глазах, сидел на камне – перед ним стоял Верховный жрец, вооружённый мечом, окропленным красным вином. Взмахнув несколько раз оружием, жрец осуществил символическую кастрацию новичка, ассоциируя его с поверженным Митрой быком.
Затем помощник Верховного жреца окропил неофита проточной водой из источника, что протекал подле храма, отпустив тому все грехи. После чего Зигфриду развязали глаза и подвели к алтарю.
Один из митраитов протянул Верховному жрецу раскалённое на огне клеймо с изображением единорога, символа Победоносного тридцатого легиона. Тот же приложил клеймо к левому плечу неофита, тем самым завершив его посвящение в митраиты…
Последующие несколько дней Зигфрид пребывал в приподнятом настроении. Он едва сдерживался, дабы не поделиться своим новым статусом с друзьями, однако, помнил: митраитами могут стать лишь избранные и они должны хранить свои религиозные пристрастия в тайне. Дабы отвлечься и не поддаться соблазну, он сообщил Мердоку и Константину о своём решении отправиться в Бургундию, дабы воочию лицезреть Кримхильду, а возможно, и посвататься к ней.
Друзья восприняли сию новость с радостью, ибо земли Бургундии манили и будоражили их воображение. Константин тотчас вспомнил, что не одна Кримхильда славиться красотой, бургундские девушки и женщины, по словам купцов, очень привлекательны и желанны.
* * *
Едва миновали иды, как «Три Зигфрида» в сопровождении дружины из пятидесяти человек погрузились на корабль, намереваясь проделать путь вверх по Рейну и достичь заветного Ворбетамагуса.
На протяжении всего плавания мысли принца занимала Кримхильда. Он пытался представить её образ: красивой, женственной, желанной… и, наконец, ослепительно-роскошной девушки.
Мердок и Константин, понимая, что творится в душе их друга, старались держаться вместе и не отвлекать принца от размышлений. Действительно, ему было о чём подумать, ибо перед отъездом из Кастра Ветеры его посетила королева-мать.
– Итак, ты оправляешься в Бургундию… – произнесла она, смерив сына цепким проницательным взором.
– Да, матушка… – подтвердил тот, рассматривая драгоценности, которые намеревался преподнести своему будущему швагеру
[62]
Гунтару, его королеве-матери, но прежде всего – Кримхильде.
Зиглинда приблизилась к столу, на которым во всей своей роскоши разноцветьем драгоценных камней переливались саксонские и тюрингские торквесы, византийские диадемы, перстни и браслеты.
– Украшения из сокровищницы дракона? – спросила она, смерив равнодушным взором всю эту роскошь.
– М-да… – ответствовал принц, поглощённый диадемой. – Как вы считаете, матушка, сможет ли она украсить прелестную головку Кримхильды?
– Вполне… Однако, я пришла не для того, чтобы взглянуть на предполагаемые подарки, которые ты намереваешься преподнести бургундам.
Зигфрид отвлёкся от украшения и с интересом перевёл взор на матушку.
– Признайтесь: что привело вас в мои покои?
Королева-мать натянуто улыбнулась, её взор снова приобрёл оттенок иберийской стали. По опыту Зигфрид знал: это не предвещает ничего хорошего.
– Твой отец, наш король, покинул Кастра Ветеру и затворился в латифундии… – начала она издалека.
Зигфрид пожал плечами, он прекрасно знал, что именно заставляет отца проводить большее число времени в своём загородном поместье.
– Матушка, не стоит предавать этому значения…
Зиглинда жестом прервала речь сына.
– Не думай, что меня волнует Румелия, шлюха короля, и её бастарды. Меня заботит совершенно другое…
– Что же? – недоумевал принц.
– Наш король слаб, он перестал интересоваться государственными делами, предпочитая проводить время на ложе в объятиях шлюхи. Так пусть там и остаётся! Ты должен занять трон и как можно скорее!
Зигфрид отшатнулся от матери.
– Великий Логос! Что вы имеете в виду?
– Ровным счётом ничего. Раз ты отправляется в Бургундию, то женись на этой девчонке Кримхильде и побыстрее возвращайся назад. Пока…
Зигфрид невольно напрягся.
– Говорите же, матушка!
– Пока в королевстве не созрел заговор. Я – всего лишь женщина и не смогу противостоять узурпатору, ибо война удел мужчин.
