Однажды простодушный Василий Иванович, решив угодить обожаемой супруге, приобрёл для неё у Самохина целых три вазы – с райскими птицами, диковинными цветами и полуголыми Дианами. Анастасия Николаевна же при виде сих ваз сделала недовольную мину и приказала горничным тотчас снести их в чулан, дабы они не нервировали её своим безвкусным и дешёвым видом: она имела собственные представления о прекрасном. Василий Иванович, помнится, тогда ещё сильно обиделся, и потому, когда Анастасия возжелала вскорости приобрести за сумасшедшие деньги секретер какого-то министра Фуке, долго допытывался: а отчего такая баснословная цена?.. ну и что, что изготовлен из итальянской груши и богато украшен какой-то там «инхрустацией»?..
От нахлынувших воспоминаний Василий Иванович горько вздохнул. Анастасия Николаевна посмотрела тогда на мужа с нескрываемым осуждением и подключила к их разговору ушлого антиквара. Тот долго объяснял, что «ценность вещи заключается не в материале, из коего она изготовлена, а в дате произведения её на свет и в имени прежнего владельца», и в результате купец, услышав о трагической судьбе неведомого ему доселе финансиста, решил, что секретер этого «бедолаги» (пусть и подержанный) и впрямь достоин приобретения…
Василий Иванович стоял подле жены с видом преступника, обречённого на казнь, в душе, однако, уже несколько изумляясь: обычно Амадей Карлович Густав, сей вёрткий полуеврей-полунемец и отъявленный прохвост, появлялся перед ними мгновенно и с неизменным коварным вопросом: «Что достопочтенные господа желают приобрести? А пока «достопочтенные господа» соображали с ответом, пройдоха успевал всучить им очередной предмет искусства, без которого, несомненно, обойтись было «просто невозможно».
Анастасия Николаевна, не менее супруга удивлённая столь необычным приёмом, решила не терять времени даром: её привлекла картина не известного пока ей художника, изобразившего полногрудую женщину в весьма легкомысленной позе. Тяжело потоптавшись возле весьма откровенного полотна, купчиха переключилась на амурчиков с рыхлыми розовыми попками, шаловливо выпускающих из луков стрелы в сторону молодого мужчины и упитанной женщины в римских туниках. Приблизившись, Василий Иванович усмотрел цену сего шедевра (восемьсот рублей) и мысленно возблагодарил Бога за то, что последнее посещение «лавки» обошлось ему в более солидную сумму.
Василий не торопил жену. Ему давно и прекрасно было ведомо, что сейчас она посмотрит одно, потом другое, потом начнёт охать и ахать, потом кровосос Густав подобострастно поддержит её восторги… И в итоге он вынужден будет снова открыть свой портмоне, набитый с тяжким трудом заработанными ассигнациями.
* * *
Но вот уже и Анастасия Николаевна, сполна насладившись картинами, начала проявлять беспокойство: а где же Амадей Карлович?.. уж не случилось ли чего?..
Встрепенувшись от возгласов супруги, Василий Иванович заозирался по сторонам, и вдруг взгляд его упал на невесть когда и откуда появившуюся даму, притулившуюся в кресле для посетителей и, очевидно, также ожидавшую антиквара. Несмотря на траурный наряд незнакомки, Глызин тотчас разглядел под прозрачной вуалью красивые живые глаза, пухлые алые губы и прямой аристократический нос… После долгого созерцания картин с соблазнительными нимфами воображение купца распалилось: а как бы, интересно, сия дамочка выглядела полностью обнажённой?
Незнакомка тем временем продолжала нервно теребить расшитую жемчугом сумочку хрупкими пальчиками, затянутыми в тонкий ажур чёрных перчаток.
«Эх, ну почему я до сих пор не купец первой гильдии?!» – мысленно возроптал Глызин, помимо воли попавший под обаяние, исходящее от аристократки. (Его в последнее время притягивали именно такие – хрупкие, беспомощные и загадочные – женщины.)
Дама меж тем поднялась с кресла и в задумчивости отправилась по залу.
«До чего ж стройна! Какая талия! Не чета моей Настасье…» – мечтательно сопровождал её взглядом Василий.
Неожиданно незнакомка, словно вспомнив о чём-то, развернулась, подошла к Глызину и виновато произнесла с едва уловимым акцентом:
– Простите, сударь… Мне показалось, что вы желаете приобрести что-нибудь из живописи…
Василий, погрузившись в тонкий аромат её духов, чуть было не лишился дара речи.
– Да-да, сударыня… вы совершенно правы, – не без труда заговорил купец, ощутив за спиной дыхание Анастасии Николаевны. – Я… мы… я и моя супруга хотим украсить нашу гостиную и…
– А вы, случаем, не знаете, куда подевался Амадей Карлович? – сверкнули из-под вуали ровные белоснежные зубки – Хотела оценить у него коллекцию картин покойного мужа…
– Что за картины? – не замедлила поинтересоваться Анастасия Николаевна.
– Ах, прошу покорно и вас, сударыня, извинить меня за беспокойство… Дело в том, что мой безвременно усопший недавно муж, барон фон Штейн, всю свою жизнь… – дама смахнула слезу батистовым платочком с замысловатым вензелем, – посвятил коллекционированию картин всемирно известных живописцев…
– Примите наши соболезнования, сударыня, – искренне посочувствовал Василий Иванович.
– …но после кончины оставил мне только долги… – вдова вновь поднесла платочек к вуальке. – Я пришла просить Амадея Карловича Густава прислать мне оценщика, однако господин антиквар куда-то запропал… Не знаю, право, что и думать. А мне, дабы не лишиться крова, необходимо срочно уплатить по векселям, – в голосе дамы прозвучало полное отчаяние.
В Анастасии Николаевне проснулась деловая жилка.
– Сударыня, если позволите, мы с удовольствием приобретём у вас несколько картин за наличность, – предложила она.
Вдова вздохнула:
– Ах, я, право, даже не знаю… Не осерчает ли на меня Амадей Карлович?
Вмешался Василий Иванович:
– Ну что вы, сударыня?! Что ж в том дурного, ежели вы продадите нам пару картин?
На самом деле Глызину захотелось вдруг непременно узнать адрес молодой вдовы, чтобы потом, когда-нибудь, когда он станет купцом первой гильдии либо ежели представится другой какой удобный случай, нанести божественной госпоже визит.
– Простите, господа, я не представилась, – виновато улыбнулась незнакомка. – Я – баронесса Матильда фон Штейн, вдова статского советника.
– Купец второй гильдии Глызин Василий Иванович! А это – Анастасия Николаевна, моя, так сказать, супруга…
– Ну что ж, господа, не будем терять времени? – несколько оживилась баронесса. – Я живу в Новоапостольском переулке…
* * *
Дом в Новоапостольском переулке показался чете Глызиных чрезвычайно респектабельным. Вдова проводила гостей в просторный зал, стены которого украшали десятка полтора картин, различных по тематике. Здесь были и пейзажи, и натюрморты, и портреты, и батальная живопись.
Баронесса принялась рассказывать гостям историю каждой картины, сыпала направо и налево именами итальянских и фламандских художников, и у Василия Ивановича в итоге разболелась голова. Ему, в сущности, было абсолютно всё равно, чем баталисты отличаются от портретистов или маринистов, и хотелось теперь лишь одного: чтобы жена поскорее уж выбрала бы себе что-нибудь! Соответствующее, разумеется, её утончённому вкусу.
