Илья схватился за голову:
– Он никогда не согласится! НИКОГДА! Пока жив… Он так и сказал: вот умру, мол, а там уж делай, что хочешь…
– Что, вот так прямо и сказал?
– Да!
Анастасия задумалась.
– Значит, так тому и быть, – веско и отчасти даже зловеще произнесла она.
Илья оторопел, отстранился от любовницы:
– Что ты задумала?
Анастасия улыбнулась своим мыслям.
– Просто я уверена, Илюша, что свои дела ты должен вести сам.
– Нет, Настасья, ты не можешь… – прошептал Глызин-младший.
– А я и не спорю, – легко согласилась Анастасия. – Зато ты – сможешь!
* * *
Экипаж Василия Ивановича Глызина выехал за пределы Москвы. Хорошая дорога закончилась, и теперь лошади медленно, нехотя и с трудом меся весеннюю грязь, плелись по направлению к Измайлову. Купец окликнул кучера и приказал, чтобы тот пристегнул ему «кожаный фартук»[17].
После сегодняшней стычки с братом Василий успел уже поостыть. Однако по дороге твёрдо решил: Илье он никогда не уступит! Будет всегда так, как он, Василий Глызин, того желает! А он желает выбиться в первую гильдию.
Повозка застряла-таки в весенней распутице.
– Эх, мать-перемать, – принялся ругаться кучер, – всё, барин, кажись, приехали… Колёса по самые оси увязли.
Василий выглянул из экипажа и осмотрелся.
– М-да… – озабоченно процедил он. – Сели основательно… Но ты всё равно пошевеливайся! Думай, как поскорее выбраться из этой грязи!
Кучер нехотя слез с козел и зачавкал по дорожному месиву новыми сапогами, которых жаль было – аж сердце кровью обливалось! Обошёл лошадей, ухватил их под уздцы:
– Ну, давай, родимые! Поднатужились!
Василий Иванович, укрывшись в экипаже, поднял меховой воротник пальто: его бил озноб. Закрыв глаза и стараясь не обращать внимания на истошные крики кучера, он погрузился в предвкушение скорой встречи с Матильдой. Ах, как он зацелует её белую нежную шейку! А уж какая сама Матильда в любви искусная! Не чета некоторым купчихам – то им не можется, то у них настроения нет, то спать охота…
Пока Василий пребывал в сладких грёзах, кучеру удалось-таки вызволить экипаж из чавкающей грязной лужи и продолжить путь по деревенскому бездорожью.
Примерно через час неторопливой езды путники достигли загородного имения баронессы фон Штейн. Из привратницкой тотчас появился человек, дабы отворить ворота.
Василий вышел из экипажа и с удовольствием, полной грудью вдохнул чистого подмосковного воздуха. С тех пор как баронесса перебралась из Новоапостольского переулка сюда, в Измайлово, купцу приходилось тратить времени на дорогу намного больше, но он не роптал.
Гость вошёл в дом, навстречу ему поспешила горничная, приняв пальто.
– Баронесса вас ждут-с с нетерпением, – доложила она.
Глызин крякнул: слышать такое было приятно.
Матильда встретила любовника в будуаре (так она называла небольшую комнатку на втором этаже, снизу доверху задрапированную нежно-розовым шёлком). Именно здесь, на нешироком и тоже розовом диванчике, баронесса и предпочитала заниматься любовью.
Поначалу Василий не понимал этой прихоти своей пассии: лично ему было куда приятней предаваться плотским наслаждениям в спальне да на широкой кровати. Ан нет – кровати баронессе отчего-то не нравились: они, дескать, навевают на неё скуку. Вот для остроты ощущений она и придумала обустроить специальный будуар.
Матильда полулежала-полусидела на розовом диванчике, облачённая в прозрачный пеньюар. Она прекрасно знала, как на сей наряд реагирует любовник: не успев войти, кидается на неё прямо с порога. Однако сегодня Василий отчего-то изменил своему правилу…
– Добрый день, моя кошечка, – сказал он, осторожно присев рядом с баронессой и нежно приложившись к её шейке.
Женщина обняла любовника.
– Ах, Василий, ты сегодня какой-то странный, – заметила она. – Что-нибудь случилось?
– Нет, нет, ничего… Устал, наверно. В конторе много дел накопилось…
– Может быть, вина? – предложила баронесса. – У меня есть отличное бургундское, оно способно оживить даже мёртвого!
– М-да… Но я вроде ещё жив, – натянуто улыбнулся Василий.
Матильда засмеялась:
– Я имела в виду, что, испив его, ты забудешь обо всех неприятностях!
– Тогда, пожалуй, не откажусь…
Баронесса позвонила в колокольчик, и спустя несколько минут горничная принесла в будуар бутылку бургундского и блюдо с лёгкой закуской. Василий залпом осушил свой бокал. Кажется, действительно полегчало.
– Поделись со мною своими проблемами, дорогой. Мне ведь небезразлично, что происходит в твоей жизни, – ластилась Матильда.
Василий сдался:
– Мой младший брат потребовал сегодня раздела нашего с ним капитала. Самостоятельности, видишь ли, захотел!
Баронесса внутренне насторожилась. Подобное развитие событий никак не вписывалось в её планы: она и сама рассчитывала сорвать с Василия крупный куш.
– Боже мой! И что же теперь будет?! – воскликнула она, резко поднимаясь с пуфика.
Василий несколько удивился реакции любовницы.
– Да не волнуйся ты так, душа моя! Ничего он от меня не получит! Не родился ещё человек, чтоб над Василием Глызиным верх одержать!
Матильда меж тем продолжала нервно расхаживать по будуару.
– Да присядь же, Матильдушка! Неужто из-за меня так переживаешь?
– О, да! И из-за тебя, конечно, тоже… Просто… Дело в том… Словом… Я, право, даже не знаю, как и сказать…
Наступил черёд Василия волноваться:
– У тебя-то что, душа моя, приключилось? Чай, кредиторы снова одолели?
– Хуже, Василий, гораздо хуже… Видишь ли, два дня назад мне нанёс визит некий человек… В общем, он предъявил мне расписку моего мужа… Нет ни малейших сомнений, что она писана рукой покойного барона, – баронесса всхлипнула.
– Душенька моя, не плачь! Да что же страшного такого в той расписке?
– Это расписка за карточный долг. Ах, Василий, знал бы ты, какая сумма в ней обозначена!
Глызин открыл портмоне.
– Да ты скажи, сколько надо? Только не плачь, умоляю…
Матильда подошла к любовнику и обречённо прошептала:
– Десять тысяч рублей…
Василий округлил глаза:
– Однако! Твой покойный супруг умел повеселиться…
Баронесса снова пустила слезу:
– Этот человек обещал подать на меня в суд, ведь на расписке – подпись моего мужа! Что мне делать? Явятся судебные приставы, опишут моё имущество… Какой стыд! Я уже потеряла за долги мужа дом в Новоапостольском… Если бы барон только видел, как я теперь мучаюсь!
