– И что там?
– Да камень какой-то в фарфоре застрял, – ответил озадаченный не менее супруги Василий совершенно уже спокойно, словно всего минуту назад и не было промеж них никакого скандала.
Купец не без труда, но выковырял-таки из крышки камень. Анастасия мгновенно подскочила к мужу.
– Покажи! – умоляюще произнесла она.
– Да на вот, смотри, – Василий разжал руку. На его ладони лежал… крупный розовый бриллиант.
– Боже, какая красота! Какой он огромный! – запричитала купчиха. – Но как он оказался в моей шкатулке?! – воскликнула она в недоумении.
– Не знаю… Наверно, в шкатулке имелся тайник… Вот при ударе о дверь он и раскололся вместе с нею…
Анастасию охватил новый приступ ярости:
– Ты же подарил мне эту шкатулку в день нашей свадьбы! И теперь хочешь сказать, что не знал о существовании тайника?
– Выходит, не знал… – поморщился Василий. – А камень-то хорош! Думаю, бриллиант чистой воды. И стоит, небось, баснословных денег. Иначе зачем бы его в тайнике укрывать?
Гнев Анастасии сменился отчаяньем. Ну, надо же: столько лет иметь у себя под носом целое состояние, и не знать о том! А ведь могла бы давно уже продать сей камешек и сбежать от ненавистного супруга…
– Я закажу ювелиру сделать мне из него кулон, – произнесла Анастасия, стараясь придать своему голосу как можно больше очарования.
– Ну, уж нет! – немедленно возмутился купец. – Ты больше от меня ничего не получишь! Пусть тебе теперь мой братец бриллианты дарит. А от меня – вот! – Василий сложил кукиш и поднёс его к носу жены.
– Ты… ты… ты… Как был неотёсанным мужиком, так им и остался! – воскликнула женщина, потрясённая столь вопиющим хамством.
Василий Иванович, не обращая уже на жену внимания, стремительно вышел из комнаты.
Анастасия подошла к кровати, упала на подушки и горько разрыдалась.
– Барыня, барыня… – услышала она робкий голос горничной. – Может, надобно чего?
Первым порывом Анастасии было сорвать дурное настроение на Прасковье, однако, взяв себя в руки и несколько собравшись с мыслями, она сухо сказала:
– Помоги мне одеться и вели заложить экипаж.
Горничная всплеснула руками:
– Господь с вами, барыня! Куда ж вы на ночь-то глядя?
– Не твоё дело. Неси платье. То, коричневое, с золотой оторочкой… Да волосы мне прибери…
Едва Анастасия оделась, как в комнату вошла Полина.
– Мамочка, ты куда это? – удивилась девочка.
– Я ненадолго, не волнуйся, детка… Скоро вернусь… Я по делам…
Полина вздохнула:
– Вот и мадемуазель Амалия сказала, что уйдёт ненадолго, а самой всё нет и нет…
Анастасия Николаевна с удивлением воззрилась на горничную:
– Прасковья, это ещё что за новости?
Та пожала плечами:
– А я, барыня, почём знаю? Мне разве велено за француженкой приглядывать?
– Ты у меня в горничных, почитай, уже лет десять! И должна лучше всех знать, что происходит в доме! Говори, где Амалия?
– Не знаю, барыня. Вот вам крест, – горничная перекрестилась. – Знаю токмо, что гувернантка ваша пропадает ужо не впервой…
– Ладно, уложи Полину. Василию Ивановичу ничего не говори. Вообще никому не говори, что я уехала. А с Амалией я потом разберусь. Ишь, взяла волю бегать! Я не посмотрю, что она француженка! Враз вылетит у меня на улицу без рекомендательного письма.
* * *
Экипаж неспешно катился по вечерней Пречистенке. Анастасия Николаевна, почувствовав озноб, сунула руки в меховую муфточку, дабы чуток согреться, и попыталась собраться с мыслями…
– Боже! Какая несправедливость… – всхлипнула Анастасия.
«Эгоистка» свернула в Бахметьевский переулок, рессора неприятно скрипнула. Анастасия Николаевна бросила взгляд на ресторан, мимо которого проезжала. Ярко светились окна, слышался хор цыган…
«Эх, живут же люди, – позавидовала женщина. – Хочу в Италию, в Рим…»
Миновав ресторан и ещё несколько кварталов, экипаж остановился, наконец, перед домом, в коем Илья Иванович Глызин снимал квартиру.
– Жди… Я скоро, – распорядилась купчиха кучеру и вошла в парадную.
Её окликнул пожилой консьерж:
– Вы к кому, барыня?
Анастасия Николаевна оглянулась, консьерж разглядел её лицо.
– Простите, сударыня, не признал сразу. Слеповат стал…
Ничего не ответив, женщина поднялась по лестнице, вставила ключ в замочную скважину и открыла дверь. Её обдало знакомым запахом дорогого табака вперемешку с французским одеколоном.
В прихожей на вешалке висело лишь пальто Ильи: значит, посторонних в квартире не было. Анастасия облегчённо вздохнула и прошла в гостиную.
Илья, в домашнем халате и мягких туфлях, покачивался в кресле-качалке, держа в одной руке бокал с вином, а в другой – газету.
– Илья, – тихо позвала непрошеная гостья. К глазам вновь подступили слёзы, горло сковал спазм.
Глызин-младший встрепенулся и всмотрелся в царивший в гостиной полумрак. – Господи! Настасья! Что стряслось?! Ты здесь? В такой час?
Женщина не выдержала и разрыдалась.
Илья Иванович подошёл, помог снять мантеле, меховая муфточка упала на пол…
– Умоляю, не плачь! Что случилось?
Он усадил плачущую любовницу на диван и наполнил бокал вином:
– Выпей. Тебе станет легче.
Анастасия залпом осушила бокал.
– Василий знает, что мы – любовники! Более того, он считает, что это именно я подбиваю тебя на раздел капитала, – выпалила она, несколько успокоившись.
– Та-а-а-к… – задумчиво протянул Глызин-младший. – С другой стороны, рано или поздно это должно было случиться…
– Но я не понимаю, как он узнал? Неужто следил за нами?
– Не думаю. Не хотел говорить тебе, Настасьюшка, но ему сейчас не до тебя. Василий завёл себе содержанку, с которой и проводит почти всё своё время…
Заплаканные глаза купчихи расширились:
– Откуда ты знаешь?
– Догадался. И даже выказал ему свои соображения, что его пассия – из благородных. Вероятно, из разорившихся… В общем, Василий даже не пытался меня разубедить…
– Так значит, мы с ним квиты?! – воскликнула потрясённая женщина. – Однако тогда я тем более не понимаю, зачем он устроил мне скандал? И кто мог ему о нас с тобой донести?
– Моя служанка отпадает. Она приходящая, готовит и убирается днём, а мы с тобой встречаемся по вечерам. Консьерж тоже не из болтливых… Может, кто-нибудь из твоих?
