Василий молчал.
– Ну, как знаешь, – Хрипатый вздохнул, достал из-за голенища высокого ялового сапога нож и приблизился к пленнику.
Купец зажмурился, приготовившись, что его сейчас начнут кромсать на мелкие кусочки, а потом жечь калёным железом.
Однако Хрипатый всего лишь разрезал одежду чуть ниже плеча.
– Начинай! – приказал он затем «кучеру».
Подельник с готовностью прижал кочергу к плечу пленника.
– А-а-а! – закричал Глызин.
– Чаво-то тихо орёт, – выказал недовольство Хрипатый. – Небось, кочерга ужо простыла. Ну-ка, подогрей её пошибче!
«Кучер» отворил заслонку и сунул кочергу в огонь.
– Давай сюды! – Хрипатый выхватил у подручного кочергу и самолично, изо всех сил прижал её к плечу Василия в месте первого ожога, дабы было ещё больнее.
Если б не верёвки, купец взвился бы от боли.
– Мерзавцы! Христопродавцы! Будьте вы прокляты! – стонал и ругался он.
– Ох, хороша кочерёжка! Вишь, как заверещал, – одобрил Хрипатый. – Ну, чаво? Вспомнил цифирки? – хитро подмигнул он купцу.
Василий, собравшись с силами, от души выматерил мучителя.
– Вона как ругаться-то могёшь! Видать, мужицких корней до конца не растерял. Это хорошо, – похвалил Хрипатый, после чего порылся за печкой. – Во, сейчас ты у меня ещё бойчей заговоришь, мил человек! Супротив этого средства ни разу ещё никто не устоял…
Василий, выросший в казачьей станице (только после войны перебрался он с братом к своей невесте в Екатеринодар), сразу понял, что именно держит в руках Хрипатый: толстый металлический прут с клеймом на конце, предназначавшийся для клеймения крупного рогатого скота.
Купец закрыл глаза: «Скажу, всё скажу… Чёрт с ним, с этим бриллиантом…» Но сказать ничего не успел – голову пронзила страшная боль, сознание помутилось, навалилась непроглядная темнота…
– Ох, перестаралися мы, видать, братцы, – нахмурился главарь. – Не дай Бог, помрёт! Да вроде крепкий с виду мужик, должон оклематься… Окатите-ка его холодной колодезной водичкой, – приказал он подручным.
…Сознание возвращалось к Василию медленно.
– Ой, задёргался наконец! Гляди-кась! Живёхонек наш купчина! – обрадовался «кучер».
Василий открыл глаза.
– Ну? Надумал чаво? – тотчас последовал от Хрипатого неизменный вопрос.
– Надумал… – с трудом выговорил Василий. По его губам по-прежнему струилась кровь.
– Давно бы так… А то вот будешь таперича до конца дней ходить, словно бык клеймёный.
– Воды… пить… – взмолился Василий.
– Это мы завсегда могём, – наполнил кучер небольшой черпачок водой. – Пей, страдалец…
Василий пил жадно, но с явным трудом.
– Будя! – забрал ковшик Хрипатый. – Говори! Не то, мил человек, сызнова в грех введёшь… – он покосился на прут с клеймом.
В углу снова колыхнулась ситцевая занавеска.
Утолив жажду и отдышавшись, Глызин назвал цифры банковского шифра. Хрипатый подмигнул стоявшему позади купца «кучеру», и на голову пленника тотчас опустилась дубинка. Василий Иванович снова потерял сознание.
Глава 12
Вечером того же дня к банку Петровского, что на Остоженке, подъехал богатый экипаж. Из него вышла роскошная дама в тёмно-зелёном кардигане[23], отороченном соболями, с небольшим кожаным саквояжем в руках.
Полицейский, дежуривший около банка, при виде дамы лихо подкрутил ус, швейцар услужливо распахнул дверь перед ней дверь.
Дама уверенно прошла в зал.
– Могу ли я видеть управляющего? – обратилась она к одному из служащих.
– А не смогу ли я помочь вам, сударыня? – вежливо поинтересовался тот.
– Не думаю.
Убедившись в неприступности и решительности особы, служащий отправился за управляющим. Тот не преминул явиться в зал немедленно, ибо в банке Петровского действовало правило: желание клиента – закон.
– Добрый вечер, сударыня! Чем могу служить? – справился управляющий.
Дама улыбнулась:
– Ах, сударь, дело в том, что мой супруг, купец второй гильдии Глызин Василий Иванович, арендует в вашем банке ячейку…
Управляющий кивнул:
– Совершенно верно, сударыня! Господин Глызин действительно наш клиент, и это большая честь для нас.
Женщина продолжила:
– Так вот… Супруг мой отлучился по делам в Нижний Новгород, а я… словом, пока его нет, я не хотела бы хранить свои драгоценности дома. – Госпожа Глызина глазами указала на саквояж: – Здесь драгоценностей почти на двести тысяч рублей, а после той нашумевшей статьи в бульварной газетёнке я стала опасаться за их судьбу…
Управляющий снова кивнул:
– Конечно, сударыня, отлично вас понимаю. Вы приняли единственно верное решение! Наш банк оснащён сверхнадёжными немецкими сейфами фирмы «Зольцер»! Здесь ваши драгоценности будут в полной безопасности!
– О, да! – воскликнула госпожа Глызина. – Муж говорил мне то же самое. К несчастью, Москва буквально наводнена преступниками… Чего стоят одни только «Червонные валеты», о коих столь часто упоминают в прессе! Надеюсь, да банков они ещё не добрались?!
– Не извольте беспокоиться, сударыня! Украсть что-либо из нашего хранилища совершенно невозможно, – заверил управляющий.
– Благодарю, сударь, вы меня успокоили. Так могу я пройти в хранилище?
Управляющий замялся.
– Сударыня, а ваш супруг сообщил вам номер ячейки и шифр?
– Конечно! А как же иначе?! – удивилась купчиха. – Так вы проводите меня?
– С превеликим удовольствием, сударыня, но… Простите за формальность, но вы должны предъявить паспорт и доверенность вашего супруга, – сообщил с несколько виноватым видом управляющий.
– О! Разумеется! Василий Иванович предупредил меня об этом… Прошу! – госпожа Глызина извлекла из специального отделения саквояжа паспорт и доверенность на право доступа к банковской ячейке, подписанную супругом.
– Благодарю, – управляющий внимательно изучил принятые от купчихи бумаги. – Простите, сударыня, осталась последняя формальность: я должен сверить подпись господина Глызина с тем образцом, что хранится у нас.
– Поступайте, сударь, как того требуют ваши правила.
– Благодарю за понимание, сударыня. Прошу, располагайтесь, – указал управляющий на кожаное кресло. – Сия процедура не займёт много времени, – он поклонился и скрылся в своём кабинете.
Действительно, долго ждать его не пришлось.
– Всё в порядке, сударыня. Подписи совершенно идентичны. Идёмте, я провожу вас в хранилище.
