Лицо Хабы прояснилось, и она облегченно вздохнула: Миритру не постигнет участь жриц Хатхор, дарящих наслаждение мужчинам прямо на алтарях храма!
– О, благодарю тебя, эрпатор! – с чувством воскликнула женщина.
…Верховного жреца поместили в одно из закрытых – без окон – помещений дворца и поставили рядом с его ложем кувшин со смертельными благовониями. К утру он был уже мертв. Горожанам же, во избежание возможной смуты, объявили, что Ранеб по воле богов ушёл в царство Осириса и будет погребён с надлежащими почестями.
Несмотря на продолжающееся недомогание, Аменхотеп лично обдумывал, какие бы «почести» оказать покойному Ранебу. Сначала ему пришла в голову мысль отвезти тело предателя в пустыню и бросить там на съедение гиенам. Затем – расчленить тело на множество частей, предварительно отделив голову, которую захоронить потом за городом, дабы жрец и впрямь никогда уже не попал в царство Осириса. Но поскольку многие знатные горожане изъявили желание присутствовать на погребении Верховного жреца, фараону пришлось отказаться от подобных мыслей: он по-прежнему опасался волнений в Инебу-Хедже.
Закончилось всё тем, что тело Ранеба, как и положено, забальзамировали, после чего и захоронили в небольшой мастабе на окраине Саккары. Фараон успокоил себя тем, что великий Осирис, сам когда-то пострадавший от предательства, примет относительно бывшего Верховного жреца верное решение. «Скорее всего, – рассудил Аменхотеп, – душу Ранеба поглотит Апофис, и она утратит бессмертие».
Бывшую главную жрицу Хабу принесли в жертву Себеку, богу Нила в обличии огромного крокодила. Её напоили специальным напитком, «последней милостью фараона», ибо тот приводил жертву в бесчувственное состояние, а затем отвели к жертвенному алтарю, стоявшему прямо у воды. Жрецы связали женщину, положили на алтарь и сделали надрез ножом на груди.
Тонкая ниточка крови заструилась с жертвенного алтаря прямо в Нил, и спустя какое-то время на поверхности реки появилась голова Себека, привлечённого запахом крови. Выйдя на сушу и неуклюже приблизившись к жертве, он жадно впился в неё зубами.
ЧАСТЬ 3
Базальтовый дворец
Глава 1
Аменхотеп долго не мог обрести душевного равновесия после покушения на его жизнь. Он стал излишне подозрительным и в последнее время всё чаще задумывался: не сменить ли ему вместе с дворцом и столицу, ибо в душе поселился необъяснимый страх перед Инебу-Хеджем.
Джер неотлучно следовал везде и всюду за своим повелителем, причем непременно вместе с теми самыми нубийцами-маджаями, которые при раскрытии заговора Ранеба проявили себя преданными и бесстрашными воинами. Фараон безгранично им доверял и чувствовал себя в их присутствии намного спокойнее.
Придворные шептались, что Аменхотеп потерял сон и боится собственной тени. Мало того, что он вообще никогда не отличался военной доблестью, не стяжал славы на поле битвы, в отличие отца Тутмоса IV столь расширившего государство за годы своего правления, – царедворцы, видя, в каком подавленном состоянии пребывает Золотой Гор, и вовсе укрепились во мнении: фараон не способен править землями Та-Кемет.
Джер и Хану всегда отличались прекрасной осведомленностью о том, что происходит во дворце и о том, что именно говорят его обитатели. Ситуация складывалась непростая. Двор разделился на две партии: одна считала, что Аменхотеп – воплощение бога Ра и никто не смеет лишать его власти, другая же не придерживалась столь категоричного мнения и всё более склонялась к тому, что слабый фараон на троне богов погубит государство. А значит, следует сменить фараона…
Тутмос всё отчетливее ощущал, сколь пристального внимания удостаивается он теперь со стороны советников, министров, сановников, номархов и сегеров: те же зачастили в его покои, преподнося щедрые дары, как ему, так и обворожительной Нитоприс. После каждого из таких визитов эрпатор подолгу пребывал в смятении, ибо прекрасно понимал, чего именно добивается от него знать. И он не ошибался: многие государственные деятели Египта, окончательно разочаровавшись в Аменхотепе как в правителе, с надеждой обращали свои взоры к Тутмосу, которому, как главному наследнику, волею судьбы предназначалось стать Тутмосом V.
Нитоприс зорко следила за настроениями, царящими во дворце и в Инебу-Хедже. Выросшая при дворе, она давно уже впитала все правила и привычки, главенствующие в обиталище Золотого Гора. В частности, отлично усвоила, что если женщина хочет оказывать весомое влияние на окружающих, она должна обладать не только красотой, умом и тонким вкусом в умении одеваться, но и знать, что именно происходит как внутри дворца, так и за его пределами. И Нитоприс, надо отдать ей должное, успешно с поставленной перед собой задачей справлялась, поражая порой своей чрезмерной осведомленностью даже законного супруга.
На правах жены эрпатора Нитоприс часто наносила дружеские визиты жёнам и дочерям министров и прочих высокопоставленных чиновников, которые в задушевных женских беседах невольно посвящали её в детали тех или иных дел и событий, о которых она их исподволь расспрашивала. Когда после подобных посещений Нитоприс делилась с супругом последними новостями из «первых уст», от некоторых из них ему порой становилось не по себе. В такие минуты Тутмос даже искренне сожалел, что не может приставить к каждому царедворцу, его жене или дочери по соглядатаю. Хотя следовало бы…
Невольно эрпатора стали посещать мысли о том, что солнцеподобный отец прав и следует перенести столицу из Инебу-Хедж в другой город, где тот будет чувствовать себя уверенно, не опасаясь стен кабинета и личных покоев, иначе окончательно потеряет своё влияние. Исходя из жизненного опыта, Тутмос сделал вывод: нынешнее положение дел может привести к тому, что новый Верховный жрец Эйе в один прекрасный день возомнит себя потомком Гора. И чего доброго на свет появится некий древний папирус, подтверждающий его божественное происхождение, как это случилось с Ранебом.
И, конечно же, у нового Верховного жреца, как и у его предшественника, непременно найдутся ярые сторонники и последователи. Что, в свою очередь, приведёт сначала к расколу при дворе, а затем и в самом государстве. А поскольку в любую эпоху и при любом фараоне существуют ещё и номархи, тайно вынашивающие мечты избавиться от опеки столицы и единолично править своими номами, следует предвидеть также ослабление и раскол Та-Кемет, как это случилось почти четыре столетия назад – при вторжении гиксосов-завоевателей.
Обдумав все «за» и «против» относительно идеи смены столицы, эрпатор в окружении немногочисленной свиты отправился в храм Атума, где в качестве Верховного жреца заправлял теперь Эйе.
Жрец встретил наследника приветливо:
– Рад видеть тебя, эрпатор, в добром здравии.
– Благодарение богам и твоим молитвам, Эйе, – вежливо ответил эрпатор.
– Однако я вижу печать забот на твоём прекрасном челе, – подметил жрец.
Тутмос усмехнулся:
– Ты всегда отличался завидной проницательностью, Эйе. – Но тут же тон его посерьезнел: – Я и впрямь по делу, жрец. Как ты знаешь, солнцеподобный не раз задумывался о переносе столицы в другой город, но, найдя себе недавно сомнительное утешение в объятиях новой молодой наложницы, распрощался, кажется, с мыслью покидать родной Инебу-Хедж. А тем временем при дворе набирают силу враждебные настроения: многие чиновники считают, что фараон слаб для правления такой великой страной как Та-Кемет. Признаться, отец действительно перестал заниматься государственными делами, переложив все заботы на Мемеса и чати Хану. Вот сановники и начали роптать, что Мемес и Хану наделены, по их мнению, слишком большой властью. Фараон же, увы, до конца не осознает, что происходит у него под носом: он полностью отгородился от мира, предпочитая теперь круглосуточно предаваться плотским наслаждениям. Даже моя царственная мать, как я заметил, утратила на него своё былое влияние. Я же, к сожалению, не могу приказать Хану или Джеру казнить всех недовольных правлением отца – это лишь усугубит и без того непростую ситуацию.
