Рыцарь наклонил голову и, напрягая каждый свой мускул, изо
всех сил надавил Беллиомом на безобразный рубец Азеша. Корчась от невыносимой
муки, грозный Бог визгливо крикнул:
— Вы не оправдали моих ожиданий! Вы подвели меня!
Так, стеная и воя, он потянулся вперед своими похожими на
щупальца руками, чтобы схватить Отта и Энниаса.
— О, мой Бог! — в испуге воззвал Энниас, но не к
Азешу, а к Богу своего детства. — Спаси меня! Защити меня! Прости… — Его
голос превратился в хрип, когда щупальца плотным кольцом охватили его.
Азеш не изощрялся в выборе наказания, что обрушил на головы
императора Земоха и первосвященника Симмура. Обезумевший от боли и страха, и
жажды мести тем, кого считал повинными в своих несчастьях, зловещий Бог ослеп
от своего гнева, что разъяренный ребенок. Он подхватил с пола ревущую парочку и
всеми многочисленными своими руками стал выкручивать свои жертвы, словно
отжимал мокрую тряпку. Кровь обагрила его руки, просачиваясь меж толстых и
извивающихся как угри пальцев. Он безжалостно выжимал жизни из бьющихся в
агонии тел.
Почувствовав тошноту, Спархок закрыл глаза, но не мог
заткнуть себе уши. Вопли становились все отчаянней и неистовей, пока не
превратились в сдавленный визг, едва уловимый ухом.
Затем все стихло, и раздались два глухих удара, когда Азеш
отбросил то, что осталось от ставших неугодными ему прислужников.
Арисса стояла на коленях, и ее безостановочно рвало от
отвратительного зрелища этих бесформенных окровавленных останков ее любовника и
отца ее единственного сына.
А огромный беломраморный истукан содрогнулся, весь пошел
трещинами и с оглушительным шумом и треском огромные куски начали отваливаться
от его каменного тела. Подрагивающие руки затвердели и, отвалившись от
туловища, рухнули на пол, разбившись на мелкие кусочки. Неожиданно огромный
камень, отвалившийся от порочного лица изваяния Божеского, ударил Спархока по
защищенному доспехами плечу, и от столь сильного удара рыцарь чуть не выронил
Беллиом из своей руки. Идол же с ужасным скрипом и скрежетом переломился
примерно посередине, верхняя часть его туловища опрокинулась назад и со
страшным грохотом рухнула на пол, разлетевшись при ударе на миллионы мелких
осколков. От огромной статуи остался лишь обломок, походивший на покореженный
каменный пьедестал, на котором восседал тот грубый, слепленный из кусков грязи
болван, которого Отт впервые узрел две тысячи лет тому назад.
— Ты не можешь! — раздался не больше чем крысиный
писк. — Я — Бог! Ты — ничтожество! Ты — насекомое! Ты — грязь!
— Возможно, — спокойно проговорил Спархок и даже с
некоторой жалостью взглянул на уродливую грязную фигурку. Опустил меч и твердо
сжал Беллиом в обеих руках. — Голубая Роза! — резко проговорил
он. — Я — Спархок Эленийский! Силой этих колец я повелеваю Голубой Розе:
верни этот образ той земле, из которой он возник! — Он вытянул вперед
руки, по-прежнему сжимая Беллиом в обеих руках. — Ты жаждал Беллиома,
Азеш, — сказал он. — Так получай же его. Получай его со всем, что он
тебе несет. — И Беллиом коснулся маленького безобразного идола. —
Голубая Роза подчинится! Теперь же! — И приговорив это, Спархок весь
сжался, ожидая мгновенной смерти.
Храм содрогнулся, и Спархок почувствовал, как на него
навалилась огромная невыносимая тяжесть. Пламя громадных костров медленно
увядало, словно что-то невидимое, стараясь его потушить, давило всей массой на
судорожно подергивающиеся огненные языки.
И воздух сотрясся от оглушительного взрыва, разнесшего
шестиугольные базальтовые блоки купола Храма на многие мили в округе. И со
свистом и стоном взметнулись вверх огненные языки, превращаясь в громадные
столбы чудовищного бриллиантового пламени, колонны, что вознеслись вверх через
проломленный купол, озаряя своим ослепительным светом брюхатые облака,
вынашивающие грозу. Все выше и выше раздавался рев раскаленных колонн,
иссушавших эту облачную массу. Они стремительно вздымались ввысь, опоясанные
сверкающими молниями, вышедшими из чрева выжженных облаков, и, пронзая тьму,
восходили к звездам.
Спархок, неумолимый и безжалостный, по-прежнему прижимал
Сапфирную Розу к уродливому туловищу божка, и тот, подобно смертельно раненому
воину, судорожно схватившего руку своего недруга, который вонзил и поворачивает
теперь меч в его теле, впился своими крошечными цепкими щупальцами в запястье
рыцаря, до крови раздирая кожу. И голос Азеша был не больше чем писк, тщедушное
повизгивание крошечного существа, попавшего в лапы к смерти. Еще мгновение — и казавшийся
прочным безобразный болван лишился своей силы и рассыпался в пыль.
Громадные столбы взметнувшегося пламени медленно убывали и
вскоре совсем утихли, и сквозь огромную брешь, зиявшую в куполе, вновь повеяло
холодом зимы.
Спархок выпрямился. Он не почувствовал радости одержанной
победы. Он взглянул на Сапфирную Розу, переливающуюся у него в руках. Он мог
чувствовать, как напугана она, и он мог слышать неясное хныканье Троллей-Богов,
заключенных в этих трепещущих лазурных лепестках.
Флейте как-то удалось уже спуститься вниз по террасам, и она
плакала в руках Сефрении.
— Ну, все кончилось, Голубая Роза, — утомленно
проговорил Беллиому Спархок. — Отдыхай теперь. — Он положил
драгоценный цветок-гемму обратно в мешочек и рассеянно замотал проволоку.
Неожиданно до него донеслись звуки стремительного бегства.
Принцесса Арисса с сыном, спотыкаясь, неслись что было сил вниз по ониксовым
террасам к блестящему полу. Испуг их был столь велик, что они летели сломя
голову, казалось, совсем позабыв друг о друге. Личеас был моложе своей матери,
и уже намного ее обогнал. Но это совсем не смущало его, и он несся стремглав
вперед, подпрыгивая, падая, снова поднимаясь на ноги.
Улэф, с каменным лицом, уже поджидал его внизу с топором в
руках.
Личеас успел только взвизгнуть, как голова его отделилась от
его плеч и, описав огромную кривую дугу, грохнулась об ониксовый пол, ляпнув
при ударе как спелая дыня.
— Личеас! — в ужасе завопила Арисса, когда
обезглавленное тело ее сына безвольно шлепнулось к ногам Улэфа. Она застыла, с
ужасом взирая на огромного со светлыми волосами, заплетенными в косу,
талесийца, который взбирался к ней по террасам с поднятым окровавленным топором
в руке. Улэф был не из тех, кто останавливается на полпути.
Арисса в отчаянии нащупала у себя на поясе небольшой
стеклянный пузырек, вытащила его и дрожащими руками пыталась вытащить из него
затычку.
Улэф не замедлил свой шаг.
Наконец пузырек был открыт, Арисса запрокинула голову и
выпила все его содержимое. Моментально ее тело напряглось, и из груди ее вырвался
хрип. В страшных корчах рухнула она на пол, лицо ее почернело, и язык вывалился
изо рта.
