— Возможно ли это? Первосвященник Симмурский! —
притворно удивился он. — Что вы делаете так далеко от дома, Энниас?
Энниас обернулся.
— Что ты опять замышляешь, Спархок? — прошипел он.
— Ничего, просто удивляюсь, без всякой задней
мысли, — простодушно улыбнулся рыцарь, снял перевязь и прислонил меч
против спинки сиденья Энниаса. — Вы не возражаете? Все-таки очень неудобно
сидеть так, когда ты весь увешан орудиями ратного труда, — проговорил он,
садясь. — Как поживаете, первосвященник? Я не видел вас несколько месяцев.
Вы исхудали и побледнели. Ай-ай-ай, следовало бы больше бывать на свежем
воздухе.
— Замолчи, Спархок! Я слушаю оратора.
— О, конечно. Мы еще успеем с вами наговориться,
рассказать друг другу, что мы успели сделать за это время, — в реакции
Энниаса не было ничего необычного, и Спархок начал сомневаться в виновности
этого человека.
— Итак, братья мои, — заговорил тем временем
Долмант, — за последнее время случилось немало событий, о которых должно
стать известно Курии. Хотя наша основная задача пребывает неизменной до конца
времен и исполнения сроков, однако мы все же должны знать, что происходит в
мире.
Макова бросил вопрошающий взгляд на Энниаса. Первосвященник
взял перо и принялся что-то писать. Спархок осторожно заглянул через плечо
Энниаса. «Пусть говорит» было написано на клочке бумаги.
— Это, наверно, очень утомляет вас, Энниас, — проговорил
Спархок преувеличенно любезным тоном. — Было бы гораздо удобнее, когда бы
вы сами могли говорить.
— Я же сказал тебе — заткнись, Спархок! —
проскрежетал зубами Энниас, передавая записку молодому монаху, чтобы тот отнес
ее Макове.
— Ах, как же вы раздражительны сегодня утром, друг
мой, — сочувственно протянул Спархок. — Плохо спали?
Энниас обернулся, поедая взбешенным взглядом своего
мучителя. Вдруг первосвященник заметил мальчика.
— А это еще кто?
— Мой паж, — ответил Спархок. — Это ведь
необходимо — иметь пажа, тем более, что мой оруженосец отсутствует, по делам.
Внизу, на кафедре, Макова взглянул на записку.
— Мы всегда рады выслушать патриарха Демосского, —
надменно провозгласил он. — И, прошу вас, будьте кратки, ваша светлость. У
нас на сегодня есть еще важные дела, которые мы должны обсудить, — Макова
спустился с кафедры.
— Конечно, Макова, — сказал Долмант, занимая
освободившееся место. — Итак, кратко, — начал он. — В результате
полного выздоровления королевы Эланы ситуация в Элении радикально изменилась.
И…
Крики удивления, ропот и сконфуженное бормотание наполнили
огромный зал. Спархок с удовлетворением наблюдал, как подскочил на скамье
Энниас и по его лицу растеклась смертельная бледность.
— Это невозможно… — выдохнул первосвященник.
— Удивительно, не правда ли, Энниас? И, главное,
совершенно неожиданно, — прошептал Спархок, склоняясь к уху
первосвященника. — Я уверен, вы будете рады узнать, что королева шлет вам
свои наилучшие пожелания.
— Извольте объясниться, Долмант! — выкрикнул
посреди общего шума Макова.
— Я просто старался быть кратким, Макова. Не более
недели назад ее королевское величество оправились от своего загадочного недуга.
Многие сочли это за чудо. После ее выздоровления стало известно нечто, что дало
основания для взятия под стражу бывшего принца-регента и его матери и их
обвинения в государственной измене.
Энниас откинулся на спинку своего сидения в состоянии,
близком к обмороку.
— Всеми нами уважаемый граф Лэндийский, теперь
председательствующий в Королевском Совете Элении, переслал нам некоторые
бумаги, в которых указываются участники предательского заговора против
королевы. Бумаги эти заверены его личной печатью. Рыцарь Королевы уже занят
поисками этих негодяев, и, без сомнения скоро представит их перед справедливым
судом — человеческим или Божьим.
— Однако председательствовать на эленийском Королевском
Совете должен барон Гарпарин, — возразил Макова.
— В настоящее время барон Гарпарин уже предстал перед
судом Высшей Справедливости, Макова, — холодно сообщил Долмант. —
Там, на Последнем Суде, никому не дано врать. Боюсь, что надежда на его
прощение мала, и мы с удвоенной силой должны молиться о его душе.
— Что с ним случилось? — с ужасом в голосе
произнес Макова.
— Мне передали, что он, по несчастной случайности, был
обезглавлен во время смены правительства в Симмуре. Весьма печально, но в нашем
мире, в этой юдоли скорбей, такие вещи случаются.
— Гарпарин? — ошеломленно прошептал Энниас.
— Он совершил большую ошибку, нанеся оскорбление
магистру Вэниону, — объяснил Спархок. — А вам известно, каким может
стать магистр ордена Пандиона в такие моменты. Конечно, он сокрушен и
расстроен, но Гарпарина похоронили расчлененным на две части. Ужасно, не правда
ли? Все ковры в палате Совета испачканы — кровь, вы же понимаете…
— И кого вы еще преследуете, Спархок?
— Сейчас у меня нет с собой списка, но в нем масса
известных вам имен.
У дверей Совещательной палаты появились еще двое патриархов
и прошли к своим креслам на задрапированных малиновым местах. Ухмыляющийся
Келтэн немного постоял у двери, развернулся, звякая шпорами, и вышел.
— Ну что? — шепнул Спархок Телэну.
— С этими двумя патриархов становится всего сто
девятнадцать. На нашей стороне сорок пять, на стороне Энниаса — шестьдесят
пять. Ему для победы нужно семьдесят два голоса вместо семидесяти одного.
Секретарю первосвященника Симмура понадобилось немногим
больше времени, чтобы завершить свои подсчеты. В записке Макове Энниас начертал
единственное слово, которое Спархок мельком увидел, заглянув ему через плечо.
Это слово было: «голосование».
Вопрос, который поставил на голосование Макова, был до
смешного нелеп. Единственный смысл его был таков: на чьей стороне девять
нейтральных патриархов? После подсчета Макова объявил результаты обескураженным
тоном. Все девять проголосовали против первосвященника.
Огромная дверь отворилась и в зал вошли четверо медленно
вышагивающих одетых в черные рясы с надвинутыми на глаза капюшонами монахов.
Перед возвышением, на котором стоял трон они остановились. Один из них
развернул черное шелковое покрывало, а остальные накрыли им пустующий Золотой
трон: Архипрелат Кливонис умер.
