— Да, ваша светлость, — ответил оруженосец. —
Так сложилась ситуация, но мы помолились о его заблудшей душе.
— Как и следует истинным сынам церкви, — сказал
Эмбан. — Я дарую тебе и твоему юному помощнику полное прощение и отпущение
этого греха, да будет Всевышний милостив к этому убиенному еретику, — он
оглядел сидящих на скамьях патриархов. — Теперь вернемся к вопросу об этом
«пилигриме». Перед нами рендорец, как видите, он опоясан мечом. Поскольку все
рендорцы в Эозии погрязли в зловредной эшандистской ереси, мы должны заключить,
что перед нами — последователь Эшанда. А помня историю и зная их наклонности,
можем ли мы, будучи в здравом уме, предположить, что рендорские еретики явились
в Чиреллос праздновать восхождение на трон нового Архипрелата? Или, может быть,
наш дорогой брат Макова одним махом обратил всех еретиков с юга в истинную веру
и вернул все стадо заблудших баранов, — тут Эмбан усмехнулся собственной
остроте, — в лоно святой матери церкви? Я надеюсь услышать ответ от нашего
уважаемого патриарха Кумбийского, — он выжидающе уставился на Макову.
— Все же хорошо, что он на нашей стороне, —
прошептал Улэф Тиниену.
— Да уж.
— А-а-а… — как будто разочарованно протянул Эмбан,
отводя взгляд от Кумбийского патриарха, — боюсь, я зря возлагал на его
ответ столь большие надежды. Мы все должны молить Всевышнего о прощении за то,
что допускали этой язве смердеть на непорочном теле нашей святой матери церкви.
Однако, наши сожаления и сокрушенные слезы не должны застить нам глаза перед
лицом суровой справедливости. «Пилигримы» у наших ворот — совсем не то, чем
хотят казаться, это ясно, по-моему, всем нам. Боюсь, наш возлюбленный брат
Макова жестоко обманулся. Те, кто стоят у врат Священного города — не
пилигримы, воспламененные благочестивым рвением, но орда вооруженных
разбойников, самых жестоких врагов и гонителей истиной веры, теперь пришедших
осквернить самое ее средоточие, главную нашу святыню, сердце Церкви Господней!
Не буду долго говорить о печальной участи, которая, возможно, ждет нас с вами,
братья мои, единственный всем вам совет — поторопитесь примириться с Отцом
нашим небесным, потому как, никто не знает, какой срок положен ему на этой
бренной земле. Не буду также напоминать вам, это и без того всем известно,
каким ужасным жестокостям и унижениям подвергают эшандистские еретики
духовенство, особенно высшее. По чести сказать, братья мои, я и сам уже смирил
душу свою с мыслью о гибели в пламени, — Эмбан неожиданно усмехнулся и
сложил руки на огромном животе. — Полагаю, гореть я буду превесело.
В зале послышался смех, сдобренный, правда, изрядной долей
нервозности.
— Но не так уж важны сейчас наши судьбы, братья
мои! — снова торжественно возвысил голос Эмбан. — Главное сейчас —
это судьба священного города, судьба церкви. Боюсь, нам придется принять
жестокое, но, увы! — единственно возможное сейчас решение. Но сначала еще
один вопрос: отдадим ли мы святое сердце матери нашей еретикам на поругание,
или примем сражение?
— Сражение! — закричал один из патриархов,
вскакивая на ноги. — Сражение.
Крик в разных концах зала подхватили другие, и скоро вся
Курия, охваченная единым порывом, стояла на ногах, выкрикивая лишь одно слово:
«сражение».
Эмбан заложил руки за спину и склонил голову. Когда через
некоторое время он поднял лицо, по его щекам струились слезы. Он нарочито
медленно, оглядывая зал, повернулся, так что все, кто был там могли увидеть эти
слезы.
— Увы, братья мои! — воскликнул он надломленным
голосом, — наш священный сан не позволяет нам сбросить ризы и взять в руки
меч. Мы обречены, братья мои, и церковь обречена вместе с нами. Увы мне! Зачем
Бог послал мне такую долгую жизнь? Зачем дожил я до этого скорбного дня? К кому
же обратиться за помощью, братья? У кого достанет силы защитить нас в этот час,
когда тьма подкатилась к самому подножию твердыни нашей? Есть ли такие люди в
этом несчастном мире?
Все в палате затаили дыхание.
— Рыцари Храма! — продребезжал в наступившей
тишине слабый старческий голос с одной из патриарших скамей. — Мы должны
обратиться к рыцарям Храма! Даже силы ада не устоят перед воинами Господними.
— Рыцари Храма! — эхом прокатилось по залу. —
Рыцари Храма!
Глава 11
Еще некоторое время в Совещательной палате Курии царила
суматоха и не стихал шум. Патриарх Укерский Эмбан стоял на мраморном полу
срединного прохода меж возвышающихся амфитеатром скамей, как бы ненароком
оказавшись в круге света, падавшего из окна за пустующим троном Архипрелата.
Дождавшись, пока гомон возбужденных голосов поутихнет, он воздел вверх свою
пухлую руку.
— Конечно, братья мои, — торжественно продолжил
он, — рыцари Храма легко оборонили бы Чиреллос, но они призваны на защиту Арсиума.
Магистры, конечно же, присутствуют здесь, занимая по праву принадлежащие им
места, но каждый из них привел с собой лишь малую часть своих воинов, и их
никак не достаточно, чтобы сражаться с полчищами окружившего нас врага. Мы не
можем перенести всю мощь Воинов Господних с плоскогорий Арсиума к Священному
городу одним мановением руки. Даже если бы смогли, как бы мы убедили
командующего армией в этом осажденном королевстве, что наша потребность в
защите более важна? Как бы убедили мы его отпустить их на помощь сюда, к нам?
Со своего места поднялся патриарх Кадахский Ортзел.
— Могу ли я сказать, Эмбан? — начал он. Не смотря
на некоторую нерешительность формулировки, в голосе его чувствовалась властная
нотка — Ортзел был кандидатом на трон Архипрелата, и начал понемногу входить в
роль.
— Конечно, — воскликнул Эмбан. — Я давно уже
с нетерпением ожидаю мудрого слова брата моего и наставника патриарха Ортзела.
— Первоочередной долг церкви, а значит и наш —
выжить, — произнес патриарх Кадаха резким, хрипловатым голосом. — Все
другие соображения отходят на второй план. Все ли здесь присутствующие
разделяют эту точку зрения?
В зале послышался одобрительный гул.
