— Во время земохского вторжения церковь признала
ситуацию угрожающей гибелью церкви и веры. Я читал об этом.
— А-а-а… понятно.
Пока служки раздавали марки, Долмант поднялся со скамьи и
отправился к дверям. Он что-то кратко сказал архипрелатским стражникам, стоящим
у входа снаружи, и возвратился на место. К моменту, когда служки добрались уже
до четвертого яруса патриарших скамей, в зале появились пятеро прятавшихся до
этого времени патриархов и, нервно озираясь, прошли к местам членов Курии.
— Как все это понимать, братья мои? — с
вытаращенными глазами выдохнул Макова.
— Патриарх Кумбийский, кажется, действительно не в
себе, — повторил свою недавнюю фразу Ортзел. Ему, видимо, доставляло
удовольствие повторять это Макове. — Братья мои, — обратился он к
вошедшим, — в настоящее время мы собрались голосовать…
— Это входит в мои обязанности, объяснить все нашим
братьям! — запротестовал Макова.
— Ты ошибаешься, Макова, — резко возразил
Ортзел. — Я поставил вопрос на куриальное голосование, значит я должен
объяснить его содержание, — он быстро изложил суть дела, всячески
подчеркивая важность ситуации, чего, конечно, никогда не сделал бы Макова.
Макова, казалось, все же сумел справиться с собой, и снова
взял себя в руки.
— Похоже он опять принялся за подсчеты, —
прошептал Келтэн. — У него по-прежнему больше голосов. Все теперь будет
зависеть от того, что скажут нейтральные.
Черный ящик поставили на стол перед кафедрой председателя, и
патриархи по очереди подходили к нему и опускали в прорезь одну из марок.
Некоторые делали это открыто, другие предпочитали таиться.
— Я сам позабочусь о подсчете голосов, — объявил
Макова, когда процедура была закончена.
— Нет, — спокойно отозвался Ортзел, — по
крайней мере не один. Я предложил этот вопрос, и я буду помогать тебе.
— Ортзел нравится мне все больше и больше, —
прошептал Тиниен, наклоняясь к Улэфу.
— Да, пожалуй, — согласился тот. — Видно, мы
недооценили его.
Лицо Маковы становилось все более серым, когда он и Ортзел
начали подсчет голосов. Когда последние марки покинули ящик, все в Палате
затаили дыхание, воцарилась напряженная, звенящая тишина.
— Объяви результаты, Макова, — сказал Ортзел.
Макова бросил быстрый умоляющий взгляд на Энниаса.
— Шестьдесят четыре «да» и пятьдесят шесть
«нет», — еле слышно пробормотал он.
— Повтори, Макова, — властно проговорил
Ортзел. — Те из наших братьев, что сидят подальше, вряд ли расслышали
тебя.
Макова бросил на него полный ненависти взгляд, но все же
повторил результаты более громко.
— Мы заполучили нейтральных! — ликующе воскликнул
Телэн, — да еще прихватили три голоса у Энниаса.
— Ну что ж, хорошо, — спокойно произнес
Эмбан. — Я рад, что все так завершилось. Нам еще много чего надо решить,
братья мои, а времени остается совсем немного. Я буду прав, если скажу, что
воля Курии — как можно быстрее послать за рыцарями Храма и армиями Западных
королевств, чтобы они пришли к нам на защиту?
— Неужели ты хочешь оставить королевство Арсиум
полностью беззащитным, брат мой Эмбан? — патетически возвысив голос
вопросил Макова.
— А что сейчас угрожает Арсиуму, Макова? Все эшандисты
стали лагерем прямо за нашими воротами. Ты хочешь провести еще одно
голосование?
— Да, я требую чтобы решение принималось большинством
«три из пяти».
— Что сказано об этом в законе? — Эмбан с
почтением склонил голову в сторону монаха-законника.
— Такого рода голосование требуется только для избрания
Архипрелата. Все остальные вопросы, решаемые во время положения, грозящего
гибелью веры и церкви, требуют простого большинства.
— Я так и думал, — улыбнулся Эмбан. — Ну что,
брат мой Макова, ты настаиваешь на голосовании?
— Я снимаю свое предложение, — сдавленно
проскрежетал Кумбийский патриарх. — Но все же как вы собираетесь отправить
гонцов из осажденного города?
Тут в разговор снова вступил Ортзел.
— Как видимо известно моим братьям, я
лэморкандец, — сказал он. — А нам в Лэморканде хорошо известна, что
такое осада. Поэтому еще вчера я отправил два десятка моих людей на окраину
города, где они дожидаются сигнала. А сигнал им уже подают — это струйка дыма
над куполом Базилики. Не удивлюсь, если они уже на дороге в Арсиум и вовсю
погоняют лошадей. По крайней мере так было бы лучше и для нас и для них.
— Он мне нравится, — усмехнулся Келтэн.
— И ты осмелился сделать это, не получив еще согласия
Курии? — с ужасом спросил Макова.
— А что, Макова, у тебя были какие-то сомнения
относительно исхода голосования? — Я чувствую двух старых
противников, — заметила Сефрения. — Братья мои! — обратился к
Курии Эмбан. — Трудности, с которыми лицом к лицу мы сейчас столкнулись,
совершенно определенно военного характера, а мы с вами люди в большинстве своем
не военные. И как мы сможем избежать ошибок, задержек и других несуразиц, если
необученные военному делу духовные особы возьмутся за исполнение несвойственных
им, прямо скажем, обязанностей? Патриарх Кумбийский, председательствовавший на
наших собраниях до сего дня, исполнял свой долг образцово, и все мы, я думаю,
благодарны ему за это, но сейчас, мы должны признать, что в военном деле он
сведущ не более, чем я. А я, признаться, не могу отличить одного конца меча от
другого, — он широко улыбнулся. — Честно говоря, я гораздо более
сведущ в орудиях еды, чем в орудиях военных. С полной уверенностью в победе я
мог бы вызвать любого на смертельный поединок над хорошо прожаренным бычьим
бедром…
Патриархи рассмеялись. Напряжение в зале несколько спало.
— Теперь нам нужен военный человек, братья мои, —
продолжил Эмбан. — Сейчас председательствовать должен скорее военачальник,
чем священник. И среди нас, патриархов церкви, есть четверо таких
военачальников. Как вы догадываетесь, это магистры Воинствующих орденов.
Собрание возбужденно загомонило, но Эмбан, призывая к тишине,
повелительно поднял руку.
