Из церкви все отправились в столовую. За завтраком
разговаривать не полагалось: сестра Лиззи успела шепнуть девочке, что по
монастырскому уставу за утренней трапезой все должны предаваться размышлениям о
том, что хорошего они сделают сегодня во имя божье. Габриэла только кивнула в
ответ — она уже начинала кое-что понимать. Сестры должны были нести людям
утешение, веру и любовь, что требовало от них особой сосредоточенности и
отречения от всего мирского.
После завтрака, действительно прошедшего в полном молчании,
монахини разошлись по своим комнатам, чтобы прочесть коротенькую
благодарственную молитву и отправиться на работы. Габриэла тоже вернулась к
себе.
Она уже знала, что будет учиться вместе с Натали и Джулией,
Преподавать им разные предметы будут две старые монахини, которые когда-то были
школьными учительницами. В монастыре для этого существовала небольшая классная
комната с настоящей черной доской и чуланом, в котором хранились карты и самые
разные наглядные пособия.
Занятия начались в восемь часов. С восьми и до полудня
девочки писали, читали, решали математические задачки, занимались латынью и
прослушали лекцию по Священному Писанию. После обеда Габриэла и Натали снова
вернулись в класс, чтобы выполнить «домашнее задание». На это ушло еще два
часа. В конце концов старая монахиня, благословив, отпустила их, и Натали
Повела Габриэлу в сад. Там она вручила ей небольшую тяпку и показала, как
правильно рыхлить монастырский огород, засаженный всякой зеленью.
Габриэла проработала до самого вечера и очень устала, но это
была приятная усталость. Правда, ее огорчало, что с самого утра она не видела
матушку Григорию.
Они встретились только за ужином. У девочки от радости
засветились глаза, но сказать она ничего не посмела — за ужином также
разговаривать не разрешалось.
Но когда трапеза закончилась, матушка Григория сама подошла
к Габриэле и, ласково улыбнувшись, поинтересовалась, как прошел ее первый день
в монастыре.
— Тебе понравилась наша школа? — спросила она, и
Габриэла кивнула. Учиться в монастыре было гораздо труднее, чем в обычной
школе, поскольку здесь не было перемен. Находиться один на один сразу с двумя
преподавательницами было непривычно, однако ей это даже нравилось. Что касалось
работы в огороде, от которой у нее уже начинали ныть все мускулы, то Габриэла
была рада, что живет здесь не нахлебницей и тоже может внести свой маленький
вклад в общее дело. В монастыре ей с каждой минутой нравилось все больше и
больше. У каждого здесь были свои обязанности, своя цель, и каждый трудился не
покладая рук. Кроме того, под защитой монастырских стен было как-то очень
спокойно и благостно.
Обитательницы монастыря просто жили, а не боролись за
существование. Но больше всего Габриэлу поразило то, что все, с кем бы она ни
сталкивалась, стремились что-то ей дать, а не отнять. Это казалось тем более
странным, что большинство сестер пришли в монастырь не просто так, а имея для
этого вескую причину. У многих из них души были опалены жестоким миром. Но
здесь им ежедневно приходилось отдавать другим то тепло, которое у них еще
оставалось. И это непонятным образом не опустошало их до дна, а наоборот —
наполняло их души подлинными сокровищами. Габриэла — Габи, как ее теперь
называли почти все сестры, — была почти уверена, что она сможет,
непременно сможет стать такой же, как монахини.
Конечно, привыкнуть к подобному образу жизни за один день
было трудно — уж очень сильно он отличался от всего, что Габриэла знала раньше.
Однако ей очень нравилась ее новая жизнь. Обитательницы монастыря — и в
особенности сама мать-настоятельница — казались полной противоположностью ее
матери. В них не было ни эгоизма, ни жестокости, ни равнодушия, ни гнева. Их
жизни были полны любви, гармонии, смирения и стремления служить другим. И
этого, похоже, было вполне достаточно, чтобы каждая из них чувствовала себя
счастливой.
Впервые в жизни счастливой себя чувствовала и Габриэла.
Вечером в обитель приехали двое священников, в обязанности
которых входило исповедовать сестер и отпускать им грехи. Монашенки и
послушницы выстроились в очередь в монастырской церкви. Сестра Лиззи предложила
Габриэле пойти с ней.
Габриэле уже давно исполнилось десять, и для исповеди не
существовало никаких формальных препятствий. Больше того, раз уж она попала в
монастырь, значит, она должна была исповедоваться и ходить к причастию. Поэтому
Габриэла тут же согласилась и, пройдя в монастырскую церковь, встала в самый
конец очереди.
Очередь шла быстро. Исповедь каждой сестры занимала совсем
немного времени, что ничуть не удивило Габриэлу, в глазах которой они были,
несомненно, безгрешны. Зато после исповеди каждая из них долго молилась тому
или иному святому, исполняя правило, наложенное духовником в качестве наказания
за греховные помышления или поступки.
Наконец настал черед Габриэлы. Ее исповедь тоже была
достаточно короткой, но священнику она показалась заслуживающей особого
внимания. Габриэла приблизила лицо к решетке исповедальни и прошептала:
— Я ненавижу свою мать, святой отец. Это и есть мой самый
главный грех.
— Почему, дитя мое? — ласково спросил ее
священник. Он был старым и добрым человеком, который очень любил детей. От
матушки Григории он узнал, что в монастыре появилась новая девочка, и, услышав детский
голосок Габриэлы, сразу понял, с кем имеет дело.
— Почему ты ненавидишь свою маму? — повторил свой
вопрос отец О'Брайан. Он был рукоположен в сан больше сорока лет назад, но не
мог припомнить, чтобы за это время ему приходилось выслушивать подобное
признание от десятилетнего ребенка.
Последовала долгая пауза.
— Потому что мама ненавидит меня.
Голосок Габриэлы был совсем тихим и срывался, но в нем
звучала такая уверенность, что старый священник невольно вздрогнул.
— Мать не может ненавидеть свое дитя, — промолвил
он наконец. — Бог никогда бы этого не допустил.
Но у Габриэлы на этот счет было другое мнение. Она знала,
что бог допустил, чтобы с ней случилось много стыдных и гадких вещей, которые
он никогда не насылал на других. Почему — это было другое дело. Быть может, она
была такой плохой, что истощила даже его долготерпение, а возможно, бог тоже
ненавидел ее, хотя здесь, в монастыре, верить в это было труднее.
— Я знаю, что мама ненавидит меня. Она сама мне
сказала.
Священник еще раз повторил, что этого не может быть, и
Габриэла перешла к другим своим грехам. По окончании исповеди ей было ведено
десять раз прочитать «Славу Деве Марии», с любовью думая о маме. И Габриэла не
стала спорить. Она только еще больше утвердилась во мнении, что она — страшная грешница,
раз даже священник не понял ее. И главное, ничего с этим поделать Габриэла не
могла. Это было выше ее сил.
Подойдя к статуе Девы Марии, стоявшей тут же в церкви, она
десять раз прочла молитву и тихо удалилась к себе в комнату. Там она застала
Натали, которая сидела на кровати и читала неведомо как попавший к ней в руки
яркий журнал. Журнал был, разумеется, про Элвиса.
