— Пока я здесь настоятельница и пока ты — член нашей
общины, тебе придется делать то, что я тебе скажу, — добавила она
сурово. — Ты еще недостаточно взрослая, Габриэла, чтобы принимать важные
решения самостоятельно. Мы все считаем, что ты должна учиться дальше, и ты
будешь учиться. А упрямство… упрямство — это грех, который наш господь сурово осуждает.
Сказав так, настоятельница дала понять, что разговор
окончен, не слушая возражений. Мать-настоятельница хорошо понимала, что
упрямство Габриэлы питается страхом перед миром, однако потакать этой слабости
она не собиралась. Габриэла должна была победить свой страх — или навеки
остаться бессловесным, никчемным, запуганным существом, боящимся одновременно и
выйти в мир, и ступить на стезю монашеского подвига.
Габриэла, со своей стороны, тоже не собиралась уступать,
хотя и чувствовала, что не права. В обители ей было хорошо и спокойно. Она не
хотела возвращаться в мир, который так долго мучил и в конце концов едва не
убил ее.
Видя, что Габриэла не собирается менять свое мнение, матушка
Григория велела отправить документы девочки в Школу журналистики Колумбийского университета.
Но анкету с просьбой принять ее в качестве студентки Габриэла должна была
заполнять собственноручно. По этому поводу между нею и ее учительницами
произошла грандиозная битва. В конце концов, плача и повторяя, что она все
равно никуда не поедет, Габриэла все же заполнила необходимую форму. Вскоре
стало известно, что ее приняли и что она получит полную стипендию.
В восторге была вся обитель, за исключением самой Габриэлы.
Не утешало ее даже то, что Колумбийский университет, считавшийся весьма
престижным учебным заведением, находился совсем недалеко от монастыря. Ей не
надо было даже переезжать в общежитие.
— Что же мне теперь делать? — жалобно спросила
она, когда матушка Григория вызвала ее к себе и сообщила эту радостную новость. —
Я не хочу, не хочу!..
Скоро ей должно было исполниться семнадцать, но она —
впервые за всю жизнь — вела себя как избалованный, капризный ребенок, и
настоятельница укоризненно покачала головой.
— До начала занятий у тебя есть еще два с половиной месяца, —
сказала она. — Постарайся за это время смириться с мыслью, что учиться
тебе все же придется.
— А если я не смирюсь?! — дерзко спросила
Габриэла, и настоятельница чуть было не всплеснула руками от досады.
— Боюсь, тогда нам придется отшлепать тебя всем
монастырем, — сказала она, улыбаясь несколько напряженной улыбкой. —
И, можешь мне поверить, это будет вполне заслуженное наказание. Неблагодарность
— тяжкий грех. Господь дал тебе способности, которые ты не хочешь развивать,
чтобы употребить их на пользу людям. А я уверена, что ты сможешь сделать много
хорошего, если станешь писательницей или хотя бы журналисткой.
— Но я могу писать свои рассказы и здесь, —
ответила Габриэла, и в ее глазах снова появились смятение и страх.
— Ты хочешь сказать, — медленно, с расстановкой
проговорила настоятельница, — что ты уже все постигла, что ты — достаточно
мудра и что тебе совершенно нечему учиться? Пожалуй, мне придется наложить на
тебя епитимью за твою излишнюю самоуверенность и гордыню. Как насчет недели ежедневных
дополнительных молитв к Иисусу, чтобы он даровал тебе смирение?
Габриэла оценила шутку и даже сумела улыбнуться, однако они
еще не раз возвращались к этому разговору.
Габриэла продолжала упорствовать. Но победила все же воля
двухсот с лишним сестер. В сентябре Габриэла все-таки пошла учиться, а уже
спустя неделю ей стало ясно, что в университете ей нравится. Еще через три
месяца она поняла, что настоятельница была совершенно права — права от первого
до последнего слова.
На протяжении всех четырех лет учебы Габриэла не пропустила
ни одного занятия. Она с удовольствием ходила на лекции, как губка впитывала
каждое слово профессоров и преподавателей, выполняла все самостоятельные работы
и даже посещала семинар писательского мастерства. Ее зарисовки отличались ясным
и точным стилем; с эссе на заданную тему она справлялась столь же блистательно,
а рассказы Габриэлы становились все более изящными и виртуозными.
Но успехи на студенческом поприще не изменили ее отношения к
миру. Габриэла по-прежнему оставалась нелюдимой и замкнутой; она редко
заговаривала первой и старалась держаться подальше от остальных студентов При
всем своем доброжелательном отношении к людям она ухитрилась не подружиться ни
с кем из однокурсников, одинаково сторонясь и девушек, и юношей. Как только
занятия заканчивались, она спешила обратно в монастырь, где подолгу сидела над
домашними заданиями и самостоятельными работами, так что в смысле общения учеба
в университете ничего ей не дала.
Зато образование, которое она получила, было одним из лучших.
Новелла, которую Габриэла подготовила в качестве дипломного проекта, была даже
рекомендована к публикации в университетском сборнике. Университетский курс
Габриэла закончила с отличием, и монахиням пришлось тянуть жребий, чтобы
выбрать тех, кто поедет к ней на выпускной вечер. Двадцать сестер во главе с
матушкой Григорией прибыли в университетский городок на двух взятых напрокат
микроавтобусах и сидели в первых рядах конференц-зала, где происходило
чествование выпускников и вручение дипломов.
Университетские преподаватели в один голос предсказывали
молодой девушке большое будущее на писательском поприще. Габриэла по-прежнему в
этом сомневалась. Но как бы там ни было, обучение на факультете журналистики
стало для нее громадным шагом вперед.
Об этом они беседовали с матушкой Григорией вечером того же
дня, когда они вдвоем вышли прогуляться в монастырский сад.
— Ты сможешь стать писательницей, — негромко
проговорила настоятельница, перебирая пальцами крупные четки вишневого
дерева. — У тебя есть талант, есть трудолюбие и упорство… — Тут она
улыбнулась, вспоминая историю четырехлетней давности, когда Габриэла так упрямо
не хотела учиться. — Единственное, чего тебе пока недостает, это знания
жизни, но это дело наживное…
— Я не ощущаю этого, матушка, — совершенно
искренне ответила Габриэла. Пережитые в детстве унижения и страх не прошли для
нее даром. Теперь, в двадцать один год, ей по-прежнему недоставало уверенности
в себе и в своих силах. Матушка Григория прекрасно это видела и пыталась помочь
Габриэле, но дело продвигалось медленно — Разве, если бы твоя новелла была
плоха, ты закончила бы с отличием? — спросила настоятельница.
— Мне поставили высшую оценку из-за вас. Мой
руководитель знал, что я воспитывалась в монастыре, и не хотел ставить вас в
неловкое положение. — Габриэла улыбнулась. — Кроме того, декан
факультета журналистики — тоже католик…
— Насколько я знаю, — уточнила матушка
Григория, — ваш декан — еврей. Но дело ведь не в этом, Габи. Ты сама
прекрасно знаешь, за что тебя удостоили диплома с отличием. Это не жалость, не
благотворительность — ты заслужила его своим трудом и своим талантом. Вопрос
только в том, что ты собираешься делать дальше. Может, для начала ты попробуешь
себя в журналистике?
