Однако этот день так никогда и не настал. Когда Габриэла
начала сначала ползать, а потом и ходить по всему дому, хватая всякие
понравившиеся ей вещи и сбрасывая с кофейного столика вазочки и пепельницы, она
едва не свела свою мать с ума.
— Боже мой! — восклицала Элоиза, хватаясь за
голову. — Ты только погляди, что опять натворил этот проклятый ребенок!
Просто прирожденный бандит — все портит, все ломает. Кругом грязь. Я не могу
так жить!
— Но она же еще совсем крохотная, Эл! — пытался
возражать Джон, подхватывая Габриэлу на руки. Он дул ей в лицо или щекотал
животик двумя пальцами, отчего девочка заливалась звонким смехом.
— Прекрати сейчас же этот шум, — немедленно
повышала голос Элоиза, с отвращением глядя на мужа. В отличие от Джона она
брезговала даже прикасаться к дочери, не говоря уже о том, чтобы купать или, не
дай бог, менять пеленки. Няня, взятая специально для того, чтобы ухаживать за
Габриэлой, быстро поняла это и поделилась своими наблюдениями с Джоном. «Ваша
жена ревнует вас к девочке», — сказала она, но он ей просто не поверил.
Это заявление показалось ему нелепым и смешным, однако со временем он начал
склоняться к мысли, что нянька была в чем-то права. Каждый раз, когда он брал
дочь на руки или разговаривал с ней, Элоиза начинала раздражаться и сердиться
без всякой видимой причины.
Когда Габриэле исполнилось два года, Элоиза начала бить ее
по рукам каждый раз, когда девочка тянулась к какой-нибудь безделушке. Кроме
того, она перестала пускать дочь в спальню и гостиную; место ребенка — в
детской и только в детской.
— Не можем же мы все время держать ее под
замком, — сказал однажды Джон, когда, вернувшись с работы, в очередной раз
обнаружил, что Габриэла заперта в детской.
— Можем и должны! Иначе она все здесь перепортит и
переломает, — твердо заявила Элоиза и сердито нахмурилась. Опасаясь ее
гнева, Джон только покачал головой. Он еще надеялся, что все изменится.
В другой раз он довольно неосторожно заметил, какие у
Габриэлы чудесные льняные локоны. Лицо Элоизы потемнело от гнева, но она ничего
не сказала. Зато на следующий день Габриэлу впервые в жизни постригли. Элоиза
сама отвезла дочь в парикмахерскую Беста, где Габриэла лишилась своего
украшения. Когда же Джон выразил свое удивление по поводу ее короткой, как у
мальчика, стрижки, Элоиза заявила, что это полезно для здоровья девочки.
На новую ступень соперничество между Габриэлой и Элоизой
вышло тогда, когда девочка перестала лепетать и начала говорить осмысленными
фразами. Особенно Элоизу бесило, как Габриэла с визгом несется по коридору
встречать вернувшегося с работы папу. Если в этот момент ей на дороге
попадалась мать, Габриэла, словно почувствовав опасность, огибала ее по широкой
дуге, однако это редко спасало ее от окрика. Если Джон играл с девочкой или
читал ей вслух книжки, Элоизе стоило огромных трудов сдержать себя и не
придушить маленькую мерзавку. Ее нельзя баловать — таково было мнение Элоизы,
которое она не раз высказывала мужу. Когда он, в свою очередь, упрекнул ее в
том, что она почти не уделяет Габриэле внимания, Элоиза только фыркнула.
С этого дня в отношениях между ней и Джоном появилась первая
трещина, которая быстро росла и вскоре превратилась в широкую и глубокую
пропасть. Элоиза буквально выходила из себя, когда он принимался пускать слюни
по поводу того, какая у них миленькая дочка.
Она считала, что это не по-мужски и что отец, так носящийся
с дочерью, не может вызывать ничего, кроме отвращения.
Первую серьезную трепку Габриэла получила в три года, когда
за завтраком случайно уронила на пол тарелку. Элоиза сидела рядом с ней, нервно
прихлебывая утренний кофе. И не успела злосчастная тарелка долететь до пола и
разбиться, как Элоиза с размаху ударила дочь по лицу.
— Не смей никогда больше так делать, ясно?! —
взвизгнула она.
Габриэла была так потрясена, что даже не заплакала.
Она только сидела и смотрела на мать широко раскрытыми
голубыми глазами. Девочка была в шоке.
— Тебе ясно? Отвечай! — заорала Элоиза, у которой
лицо пошло красными пятнами.
— Прости меня, пожалуйста, мамочка… — в конце концов
прошептала девочка.
Джон, только что вошедший в столовую, был так потрясен
безобразной сценой, что даже не попытался вмешаться. Вместо этого он застыл на
пороге, словно соляной столп. Джон еще никогда не видел Элоизу в таком гневе и
подумал, что если он попытается защитить девочку, то только сделает хуже. Гнев,
ревность, разочарование, скопившиеся в Элоизе за три года, вырвались наружу, и
она бушевала, как вулкан.
— Если ты еще раз позволишь себе что-то подобное,
Габриэла, я тебя выдеру! — с угрозой прошипела Элоиза и, схватив девочку
за плечи, тряхнула с такой силой, что у Габриэлы лязгнули зубы. — Ты —
мерзкая, непослушная девчонка, а непослушных детей никто не любит. Даже их папа
и мама!
Габриэла судорожно сглотнула и, с трудом оторвав взгляд от
перекошенного лица матери, перевела взгляд на отца, который все так же стоял в
дверях. Но Джон молчал. Он боялся что-то сказать или сделать, чтобы не
разозлить Элоизу еще больше.
Элоиза тоже увидела Джона. Не говоря ни слова, она выволокла
дочь из-за стола и отвела в детскую.
— Без завтрака, — вынесла она окончательный
приговор и ушла, на прощание наградив плачущую девочку увесистым шлепком по
заду.
— Не слишком ли сильно ты ее наказываешь? — тихо
спросил Джон, когда Элоиза вернулась в столовую, чтобы закончить завтрак. —
Ведь ей только недавно исполнилось три.
У Элоизы, наливавшей себе вторую чашку кофе, сильно тряслись
руки, и Джон решил, что она раскаивается, но он ошибся. Просто припадок ярости
еще не прошел.
— Если ее не наказывать, — отрезала она, — из
нее вырастет малолетняя преступница. Детям нужна дисциплина.
— Но, может, не такая жесткая… — неуверенно начал Джон
и замолчал. Его собственные родители были мягкосердечны. Внезапное бешенство
Элоизы не на шутку испугало его. Вместе с тем, с тех пор как родилась Габриэла,
Элоиза сильно переменилась. Она постоянно нервничала, раздражалась, сердилась
по пустякам. И хотя со своей мечтой о большой, счастливой семье Джон уже давно
расстался, Элоизу ему терять не хотелось.
— Не такой уж это ужасный проступок, — проговорил
он как можно спокойнее. — В конце концов, она сделала это не нарочно.
— Не нарочно?! — взвилась Элоиза. — Да она
просто швырнула тарелку на пол! Я видела это своими собственными глазами. Ей
всего три года, а она уже становится неуправляемой. Все начинается с капризов,
Джон.
— Но что, если это не каприз? Может быть, она
заболевает… — сказал Джон и осекся. Все его попытки как-то защитить Габриэлу
только ухудшали дело. Лицо Элоизы снова покраснело и сделалось злым.
— Воспитывать Габриэлу — моя задача, — процедила
она сквозь стиснутые зубы. — Девчонка совсем отбилась от рук, надо ее
приструнить. И, будь добр, не вмешивайся. Я же не лезу в твои дела!
