Священник с молодым голосом негромко засмеялся за решеткой.
— Почему бы тебе не предложить это самой сестре
Анне? — осведомился он. — А пока она будет думать — прочти три
хвалебных канона к Деве Марии и одно «Отче наш». Только от души… — добавил он
серьезным тоном, и Габриэла снова почувствовала себя удивленной.
Другие священники обычно налагали куда более серьезные
наказания.
— Вы уверены, что этого достаточно, святой отец? —
робко спросила она.
— Ты недовольна, сестра моя? — ответил священник
вопросом на вопрос, и в его голосе Габриэле снова почудилась улыбка.
— Я просто удивлена. С того самого дня, как я попала в
этот монастырь, я еще ни разу не читала меньше десяти молитв к Деве Марии…
— Я знаю. Именно поэтому мне показалось, что тебе пора
сделать небольшую передышку. Не будь так требовательна к себе, сестра, —
постарайся на время забыть о своих неприятностях, словно их вовсе не
существует, хорошо? Насколько я понял, это скорее ее грех, чем твой, — во
всяком случае, так мне подсказывает мой внутренний голос. И еще: не путай
сестру Анну со своей матерью — это два совершенно разных человека, да и ты,
сестра, давно стала другой. Ты — взрослая, и никто не может мучить и
преследовать тебя, кроме… тебя самой. Господь наш Иисус учил: «Люби ближнего
своего как самого себя». Подумай об этом. В этой формуле, как и во всем
Священном Писании, заключена неисчерпаемая мудрость.
— Спасибо вам, святой отец…
— Ступай с миром, сестра. — Этими словами
священник отпустил ей грехи, и Габриэла, выйдя из исповедальни, уселась на
самую дальнюю от алтаря скамью, чтобы в уединении прочесть назначенные молитвы.
Когда некоторое время спустя она ненадолго подняла голову,
то увидела входившую в исповедальню сестру Анну. Она пробыла там довольно
долго, а когда вышла, лицо у нее было красным, а глаза припухли, словно она
плакала. При виде ее Габриэла расстроилась; она очень надеялась, что священник
не будет излишне суров с сестрой Анной. Напрасно она так много ему рассказала.
И все же после исповеди она чувствовала себя намного
спокойнее и увереннее. У нее словно камень с души свалился, а молитва к Деве
Марии, которую — как ей и было сказано — она произнесла с большим чувством, еще
более укрепила Габриэлу в мысли, что все образуется.
Прежде чем выйти из церкви, Габриэла остановилась, чтобы
обменяться несколькими фразами с наставницей группы кандидаток сестрой
Эммануэль. Она хотела просто пожелать ей спокойной ночи, однако та неожиданно
заговорила с Габриэлой о здоровье одной из престарелых монахинь, которая в
последнее время чувствовала себя все хуже и хуже. Разговор вышел длинный.
Исповедь успела закончиться, и церковь опустела. Потом в
исповедальне вспыхнул свет, и Габриэла невольно повернулась в ту сторону. В
следующий момент низенькая дверца отворилась, и вышел тот, кому она
исповедовалась.
Его внешность поразила Габриэлу до глубины души.
Молодой священник — он действительно был молод, не старше
тридцати — был настолько высок ростом, что Габриэла не без удивления подумала,
как он только поместился в низкой и тесной исповедальне. Ей, во всяком случае,
он показался настоящим гигантом. Не сразу она разобралась, что он не столько
высок, сколько на редкость пропорционально сложен, а ширину его плеч не могла
скрыть даже свободная, широкая сутана. Волосы у него были густыми,
светло-желтыми, а глаза — почти такими же голубыми, как у самой Габриэлы.
Подняв голову, священник увидел Габриэлу и наставницу и
улыбнулся им открытой, располагающей к себе улыбкой.
— Добрый вечер, сестры, — сказал он, вежливо кивая
сначала старшей монахине, затем — Габриэле. — Какая у вас красивая
церковь!
Сестра Эммануэль тоже улыбнулась. Все монахини обители
Святого Матфея очень гордились своей церковью и следили за тем, чтобы она
содержалась в образцовом порядке. Сама Габриэла провела немало часов, до блеска
натирая воском резные деревянные украшения и скамьи. Дважды в месяц мать-настоятельница
приходила сюда и тщательно все проверяла. Если обнаруживалась расшатавшаяся
планка, трещина в каменной плите на полу, облупившаяся позолота или начавшая
осыпаться побелка, то уже на следующий же день в церкви появлялись плотники,
каменщики или маляры.
— Мы стараемся, чтобы она навевала одни только светлые
мысли. И с божьей помощью нам это удается, — ответила сестра-наставница.
Габриэла опустила глаза, осознав, что неприлично таращится
на молодого священника. В нем было что-то настолько притягательное,
располагающее, что ей было очень трудно не смотреть на него. Чем-то — она даже
сама не поняла чем — он напоминал ей родного отца, каким Габриэла его выдумала.
— Вы у нас в первый раз, святой отец? —
поинтересовалась сестра Эммануэль.
— Во второй, сестра, — ответил тот. — Я
замещаю отца О'Брайана. Он уехал в Рим по поручению архиепископа и будет
некоторое время работать в Ватикане.
А меня зовут Джо Коннорс, отец Джо Коннорс.
— Как это интересно! — несколько непоследовательно
воскликнула наставница, имея в виду, несомненно, ватиканскую командировку
старого отца О'Брайана. Габриэла скромно промолчала.
— А вы, должно быть, одна из новоначальных
послушниц? — спросил отец Коннорс, обращаясь непосредственно к ней, и
Габриэла молча кивнула. Она боялась, что священник может узнать ее по голосу.
Одновременно она пыталась представить себе этого великана с подбитым глазом.
Получилось так смешно, что она чуть не фыркнула, но сдержалась.
— Это наша сестра Бернадетта, — с гордостью
представила ее сестра-наставница. Она давно знала и любила Габриэлу, к тому же
теперь молодая девушка была лучшей ее ученицей. Когда Габриэла решила вступить
в орден, сестра Эммануэль радовалась этому едва ли не больше всех.
— Сестра Бернадетта живет в монастыре с десяти лет,
добавила мать-наставница. — Сначала она была просто пансионеркой, а теперь
решила поступить в орден. Мы очень гордимся ею.
— Вот как? — Отец Коннорс внимательно посмотрел на
Габриэлу и протянул ей руку. — Рад познакомиться с вами, сестра.
Он тепло улыбнулся ей, и Габриэла, совладав со смущением,
ответила ему такой же открытой улыбкой.
— Мне тоже очень приятно, святой отец. Боюсь только,
сегодня мы слишком задержали вас.
Она сразу подумала, что отец Коннорс узнал ее. Однако он
ничем не показал этого. Да и что он мог сказать?
«Ах, это вы так ненавидите сестру Анну?..» Это было
совершенно невероятно, однако при мысли об этом Габриэла снова улыбнулась.
Право, какое у нее сегодня легкомысленное настроение.
— Я люблю долгие исповеди, — признался отец
Коннорс с чарующей улыбкой, которая, не будь он священником, могла бы завоевать
ему сотни и сотни поклонниц. — Зато я налагаю короткие епитимьи, —
добавил он и неожиданно подмигнул Габриэле. Она, покраснев до корней волос,
поспешно опустила взгляд. Да, он точно знал, кто она такая, и от этого ей
хотелось одновременно плакать от стыда и смеяться от радости.
