Коннорс, велев Габриэле пять раз прочесть «Отче наш…»,
отпустил ее с миром.
Габриэла думала, что на этом все и кончится, однако они
неожиданно увиделись еще раз. Когда, прочтя положенные молитвы, она вместе с
другими монахинями пришла завтракать в трапезную, то увидела там отца Коннорса,
который сидел за столиком матушки Григории и пил кофе. Заметив ее, священник
приветливо помахал Габриэле рукой, и она смущенно улыбнулась в ответ, снова
подумав о том, как же он все-таки похож на ее отца.
Правда, отец Коннорс был намного выше и шире в плечах,
однако в его жестах, в движениях и улыбке Габриэле чудилось что-то до боли
знакомое.
Она долго раздумывала об этом странном сходстве, и поэтому
замечание, которое отпустила в ее адрес сестра Анна, застало Габриэлу врасплох.
— Ты еще не рассказала сестре-наставнице об отце
Коннорсе? — спросила та, когда после завтрака они с Габриэлой отправились
работать в саду.
Габриэла удивленно вскинула на нее глаза.
— Об отце Коннорсе? — переспросила она. — А
что я должна была рассказать о нем сестре Эммануэль?
— О нем и о себе, — ответила сестра Анна со
злобным смешком. — Все заметили, как бесстыдно ты пялилась на него в
прошлый раз после исповеди. А сегодня так просто в открытую флиртовала с ним в
столовой.
В первое мгновение Габриэла решила, что сестра Анна шутит.
Она не допускала и мысли, что все это может быть сказано серьезно. Да нет,
сестра Анна, конечно, шутит, правда, несколько странновато. Габриэла махнула
рукой и, рассмеявшись, продолжила пропалывать только что взошедший базилик.
Она уже почти забыла о сестре Анне, задумавшись за работой.
Но та пристально смотрела на Габриэлу, так что она наконец почувствовала
неприязненный взгляд.
— Но это действительно смешно, Анна! — воскликнула
Габриэла, выпрямляясь.
— Ничего смешного, — сердито отрезала сестра Анна,
на щеках которой пылали два алых пятна. — Я говорила совершенно серьезно.
И если ты хочешь быть хорошей послушницей, ты должна сама рассказать об этом
сестре Эммануэль.
— Не говори глупости, — Габриэла с трудом
сдерживала растущее раздражение. Она уже почувствовала, Анна нашла новый
предлог, чтобы изводить и мучить ее. Обычно этой злобной девице удавалось
заставить Габриэлу почувствовать себя виноватой, хотя на самом деле та не
совершала ничего предосудительного. Но сейчас Габриэла была абсолютно уверена в
своей правоте.
— Я разговаривала с ним только на исповеди, —
добавила она, стараясь смягчить прозвучавший в ее голосе гнев.
— Это ложь, и ты это прекрасно знаешь, —
торжествующе уличила ее сестра Анна. Боже мой, да она была чуть ли не
счастлива! Габриэла почти пожалела ее. Она знала, что жизнь обошлась с девушкой
неласково. В монастырь ее привело горькое разочарование во всех и вся, и, судя
по всему, раны были еще свежи.
— Ложь? — переспросила Габриэла.
— Да! — воскликнула Анна, и в голосе ее слышалось
ликование. — Я сама видела, как он смотрел на тебя в трапезной. И если ты
не расскажешь об этом сестре Эммануэль, я сделаю это за тебя.
Теперь уже Габриэла выпрямилась во весь рост и гневно
нахмурилась.
— Не забывайся, сестра, — строго сказала
она. — Ты говоришь не о ком-нибудь, а о священнике — о человеке, который
посвятил себя богу и который приезжает к нам в монастырь, чтобы отслужить мессу
и выслушать наши исповеди. Мысли твои греховны, и душа твоя погружена во мрак.
Ты не имеешь права подвергать сомнению добродетель священника!
— Священника? Ха!.. Может быть, он и священник, но все
равно мужчина, а не евнух. А все мужчины одинаковы, можешь мне поверить. Они
думают только об одном…
Я-то знаю это лучше, чем ты, красотка.
Сестра Анна была прекрасно осведомлена о том, что Габриэла с
самого детства жила в монастыре и вела поистине затворническую жизнь. А сестра
Анна уже почти вступила в брак, да только жених за несколько дней до свадьбы
сбежал с ее лучшей подругой. Иначе ей бы и в голову не пришло поступить в этот
дурацкий монастырь.
Так что сестра Анна считала себя искушенной в вопросах
секса.
— То, что ты говоришь и думаешь, просто…
отвратительно! — возразила Габриэла. — Будь я на твоем месте, я бы
скорее откусила себе язык, чем сказала что-то подобное о священнике. По-моему,
это не мне, а тебе пора пойти к сестре Эммануэль и честно рассказать ей о том,
какие гадости приходят тебе в голову. И я догадываюсь, что тебе скажет наша
наставница. Она скажет, что тебе не хватает веры, сестра Анна. Веры,
терпимости, целомудрия и… многих других вещей.
С этими словами Габриэла вернулась к работе. Она все еще
была очень сердита и почти до самого полудня, пока обе девушки трудились в
саду, не проронила ни слова. Незадолго до обеда сестра Анна ушла в трапезную,
чтобы помочь накрывать столы, а Габриэла осталась в саду, чтобы закончить
грядку.
Она очень старалась выбросить из головы слова сестры Анны, и
в конце концов ей это удалось. Когда Габриэла вернулась в свою комнату, чтобы
вымыть руки и прочесть полуденные молитвы, она была почти спокойна и к ней
начинало возвращаться хорошее настроение.
"Не стоит сердиться на сестру Анну, — думала
она. — Бедняжка все никак не может смириться с тем, что с ней случилось,
вот и злится, выдумывает всякие глупости.
Разве можно говорить такое о Джо? Ведь он служит только богу
и утешает нас от его имени. Как можно подозревать его в плотских
страстях?"
Она не заметила, что снова — пусть только в мыслях — назвала
отца Коннорса по имени. Габриэла была совершенно уверена, что не испытывает к
нему ничего, кроме чувства благодарности и восхищения.
Остаток выходного дня прошел спокойно. Габриэла больше не
сталкивалась ни с сестрой Анной, ни с отцом Коннорсом, который вскоре после
завтрака уехал к себе в приход. Она не видела его и не думала о нем до
следующих выходных, когда он снова приехал в монастырь, чтобы отслужить
праздничную мессу по случаю Вербного воскресенья. По обычаю, после службы
монахини завтракали в саду, и матушка Григория пригласила отца Коннорса
присоединиться к трапезе.
Габриэла думала, что отец Коннорс сразу же уедет, но, когда
после завтрака она гуляла в саду, все еще держа в руках освященную пальмовую
ветвь, отец Коннорс неожиданно нагнал ее и пошел рядом.
— Добрый день, сестра Бернадетта, — приветливо
поздоровался он. — Матушка Григория сказала мне, что всю эту неделю вы
провели в трудах на благо господне.
Как я понял, вы пололи грядки и сажали помидоры, не так ли?
Габриэла посмотрела на него, но, не уловив в глазах ни тени
насмешки, кивнула.
— Да, на благо господа и сестер. Мне хотелось, чтобы
они почаще ели свежие овощи со своего огорода.
— Должно быть, у вас легкая рука, сестра, — сказал
отец Коннорс, разглядывая длинные и ровные грядки, на которых зеленела густая
помидорная рассада. — В наших широтах в это время года такое можно увидеть
только в теплицах. Вы покупали рассаду?
