— А ты? — спросил Джо, слегка дразня ее. — На
какой позиции ты предпочитаешь играть?
— Я? — Габриэла ненадолго задумалась. — Я
предпочитаю играть этим… как его… Ну, мальчиком, который стоит с палкой позади
другого мальчика в маске.
Габриэла засмеялась. Джо тоже улыбнулся, хотя в ее смехе ему
послышался оттенок горечи. Какое же у нее было детство, подумал он, если она
даже не знает, что «мальчик с палкой» называется «отбивающим». А ведь бейсбол —
национальный вид спорта в Америке и пользуется бешеной популярностью. В
тонкостях этой игры не разбирались разве что грудные младенцы.
— Понятно. Думаю, для начала мы поставим тебя на третью
или четвертую базу, — сказал Джо. — Я сегодня же поговорю с матушкой
Григорией. Этот матч обязательно состоится.
Уже на следующий день в монастыре только и разговоров было,
что о большой игре на Кубок Вызова, как ее тотчас же окрестили. Идея отца
Коннорса пришлась матери-настоятельнице по душе. Она дала свое согласие, о чем
тут же было объявлено. Радостное волнение овладело буквально всеми. Монахини
направо и налево сыпали спортивными терминами, хотя многие из них в последний
раз играли в бейсбол, еще когда учились в школе.
Сестра Люс и сестра Антония развили поистине бурную
деятельность, формируя основную команду и скамейку запасных. Кандидатки в
монастырскую сборную до хрипоты спорили о том, кто на какой позиции будет
играть.
Даже приземистая и широкая в кости сестра София рвалась в
кетчеры, утверждая, что у нее талант, хотя всем было известно, что она вряд ли
играла в бейсбол даже в детстве.
Когда настал долгожданный день Четвертого июля, все было
готово. Праздничный стол поражал обильным и разнообразным угощением. Священники
из прихода Святого Стефана постарались на славу и приготовили на углях
вкуснейшую телятину с перцем и помидорами.
На десерт было закуплено огромное количество мороженого и
испечено так много пирогов с яблоками, что кто-то из гостей даже пошутил, что
сестры, должно быть, угорели в кухне и сбились со счета. Такого количества
пирогов хватит, чтобы накормить ими весь Нью-Йорк.
Праздник начался с угощения. Потом, когда большая часть
провизии исчезла со столов, а последняя порция мороженого была размазана по
румяной рожице последнего, самого прожорливого ребенка, все присели немного
отдохнуть перед бейсбольным матчем. Как ни хороша была команда женского
монастыря (Джо Коннорс лично установил это), все же решено было играть
смешанными составами. В результате отец Джо оказался капитаном команды,
представлявшей монастырь Святого Матфея.
Габриэлу он, как и собирался, поставил на дальнюю часть
поля, и после короткой разминки игра началась.
Матч стал достойным завершением праздника. Казалось, даже
сестра Анна забыла о своей ревности в азарте игры. Уже после первых пятнадцати
минут стало совершенно очевидно, что решение создать смешанные команды было
совершенно правильным: у мужчин, одетых в брюки и рубашки, было явное
преимущество перед монахинями, которые остались в своих накидках и камилавках.
Единственное, что они себе позволили, это подобрать повыше подолы и потуже
перепоясаться. Впрочем, несмотря ни на что, они ухитрялись бегать так же
быстро, как мужчины. Некоторые из монахинь даже надели кеды и теннисные туфли,
которые давно лежали без дела в их сундучках.
Игра удалась на славу. Когда сестра Люс, не приподняв подола
и не показав даже лодыжек, одним прыжком скользнула на третью базу, и игроки, и
зрители разразились приветственными криками. Только сестра-хозяйка, отвечавшая
за стирку, не без горечи заметила, что «эта накидка уже никогда не будет
парадной». Когда же сестра Иммакулата, игравшая за команду Святого Матфея,
забежала в «дом», болельщики завопили так громко, что чуть не напугали детей.
Это был запоминающийся день. Команда Святого Стефана, или
команда «гостей», выиграла его с перевесом всего в одно очко, однако никто
особенно не огорчился. А потом и победителей, и побежденных ждал сюрприз,
который приготовила для всех матушка Григория. Из галереи рядом с церковью
выкатили тележки с легким пивом и лимонадом, а из кухни вынесли подносы с еще
горячими лимонными печеньями, испеченными по рецепту сестры Марии Маргариты.
Казалось, после игры все должны были устать, но напитки и
печенье снова привели монахинь и гостей в состояние легкого возбуждения. Гул
голосов и смех поплыли между застывшими в неподвижности деревьями сада.
Солнце склонялось все ниже и вскоре должно было совсем
скрыться за высокой монастырской стеной. Небо было глубоким, безоблачным,
словно густо-синий бархат.
— Скоро станет совсем темно, и мы увидим звезды, —
сказал Джо, подходя к Габриэле. В одной руке у него был высокий бокал с
лимонадом, а в другой печенье с откусанным краем.
— Да, — кивнула Габриэла. — Это было
замечательно, верно?
Он кивнул.
— А ты прилично сыграла, — сказал он, имея в виду
бейсбольный матч.
Габриэла фыркнула.
— Ты что, шутишь? Я просто стояла на одном месте и
молилась, чтобы мяч не полетел в мою сторону. Слава богу, этого не произошло,
пока меня не заменили. Что бы я делала, если бы мяч вдруг отскочил ко мне?!
— Наверное, поймала бы его в падении, — ответил
Джо и чуть заметно улыбнулся. Им обоим было немного жаль, что такой чудесный
день подошел к концу. Родственники с детьми разъехались, а монахи и священники
остались, чтобы доесть все угощение.
В саду быстро темнело. Когда небо стало совсем темным и в
вышине зажглись первые звезды, из-за монастырской стены, рассыпая во все
стороны огненные искры, взлетели ввысь разноцветные фейерверки и петарды.
Они то вспыхивали ярко, то угасали, медленно сгорая.
Под деревьями сада заметались резкие, черные тени, похожие
на брошенную под ноги сеть.
— А что ты делала Четвертого июля, когда была
маленькой? — неожиданно спросил Джо.
— Я?.. — Габриэла даже рассмеялась этому вопросу.
У нее было отличное настроение, и она чувствовала себя
отдохнувшей, а вовсе не усталой. — Обычно я сидела в чулане или в сарае и
молилась, чтобы мать меня не нашла.
— Довольно любопытный способ встречать
праздники, — проговорил Джо нарочито легкомысленным тоном. В другое время
Джо сам бы не стал расспрашивать ее об этом, но сейчас ему казалось, что
праздничное настроение поможет ей справиться с печалью и остаться спокойной.
И действительно, в голосе Габриэлы не чувствовалось ни
застарелой боли, ни обычной грусти. Она говорила так спокойно и просто, словно
все это происходило не с ней, а с кем-то другим.
— В те времена у меня была только одна задача —
остаться в живых, — проговорила она. — Я думала об этом постоянно, и
днем, и ночью, и в праздники, и в будни.
Что такое настоящий праздник, каким он должен быть, я узнала
только здесь, в монастыре. Больше всего я люблю Рождество, Пасху и Четвертое
июля — они какие-то особенно светлые…
