Выйдя из церкви, Габриэла поднялась на крытую галерею,
свернула в центральный коридор и, найдя нужную дверь, отперла ее. Сняв со
стеллажа большую картонную коробку с документами, она поставила ее на стол и
стала перебирать лежащие в коробке бумаги. От бумаг поднималась удушливая пыль,
и Габриэла несколько раз чихнула.
Потом она услышала в коридоре шаги. Шаги миновали дверь
кельи, остановились, потом снова вернулись.
Габриэла, краем ухом прислушивавшаяся к этим звукам, даже не
обернулась. Она очень боялась пропустить искомый документ.
Скрипнула дверная петля. Кто-то вошел в комнату.
Габриэла знала, что это не может быть никто из сестер.
Монахини ходили совершенно бесшумно, их движение сопровождал лишь легкий шорох
длинных, достававших до самого пола накидок. Если бы Габриэла дала себе труд
задуматься, то сразу бы поняла, что эти тяжелые шаги принадлежат мужчине, но
она была слишком сосредоточена на своих поисках.
Наконец Габриэла почувствовала, что кто-то стоит прямо у нее
за спиной, и, заложив пальцем то место, до которого дошла в своих поисках,
досадливо обернулась.
У дверей кельи стоял Джо. Стоял и смотрел прямо на нее. Лицо
его было перекошено, словно от боли.
— Привет, — негромко произнесла Габриэла. Его
появление было, конечно, неожиданным, однако она не очень удивилась. Из церкви
можно было выйти двумя путями. Отец Джо обычно пользовался самым коротким из
них — тропинкой через монастырский сад, которая вела прямо к калитке в воротах.
Но существовал и второй путь — по крытой галерее, через административный корпус
и парадную дверь. Ту самую дверь, которая когда-то показалась маленькой
Габриэле похожей на дверь тюрьмы или людоедского замка.
— Что-нибудь случилось? — спросила она, когда Джо
ничего не ответил.
Он отрицательно покачал головой, но выражение его лица
нисколько не смягчилось.
— Ты выглядишь так, как будто у тебя неприятности.
Джо долго не отвечал. Потом, не отрывая от нее своих
воспаленных глаз, он шагнул вперед и прикрыл за собой дверь, хотя оба знали,
что поблизости никого нет.
Выходящими в этот коридор кельями никто не пользовался уже
несколько лет.
— Да, у меня неприятности, — тихо сказал Джо, но
больше ничего не прибавил. Он просто не знал, с чего ему начинать и какими
словами выразить то, что было у него на сердце. , — Что же все-таки
произошло, Джо? — спросила Габриэла таким тоном, каким обычно говорят с
ребенком.
Лицо и поза Джо напомнили Габриэле маленького мальчика,
которого она недавно видела во сне. «Кто тебя обидел?» — хотелось ей спросить,
но она понимала, что Джо ее просто не поймет. Поэтому она просто смотрела на
него, ожидая ответа, и Джо неожиданно отвел взгляд.
Шагнув к столу, он взял в руки одну из отложенных Габриэлой
бухгалтерских книг и начал рассеянно ее листать.
— Что ты здесь делаешь, Габи? — глухим голосом
спросил он.
Он назвал ее Габи — именно Габи, а не Габриэла и не сестра
Бернадетта, и ей вдруг стало понятно, что они снова — близкие друзья. Даже
больше — Габриэле Джо казался почти что родным.
— Сестра Эммануэль никак не может найти кое-какие
счета, которые необходимо срочно оплатить, — пояснила она. — Я
подумала, что их могли отнести сюда.
Ее платье было в пыли, выбившиеся из-под платка волосы
растрепались, щеки покрылись легким румянцем.
Габриэла выглядела прелестнее, чем когда-либо, и Джо не мог
этого не заметить. Он стоял так близко, что мог бы до нее дотронуться, но не
посмел. Он только положил на край стола старую книгу, которую все еще держал в
руках, потом беспокойным жестом передвинул ее поближе к центру.
— Я все это время думал о тебе, — сказал он почти
печально, но Габриэла не поняла, что он имел в виду. В его словах не было ни
малейшего следа неудовольствия или раздражения, и она почувствовала, как у нее
немного отлегло от сердца.
Должно быть, удивление все же отразилось у нее на лице,
поскольку Джо поспешно добавил:
— Слишком много.
Он слегка выделил голосом первое слово, и Габриэла снова
задумалась о том, что это может означать.
— Ты… ты, быть может, жалеешь, что рассказал мне о
Джимми? — спросила она.
В тишине этой прохладной, пустой кельи ее голос прозвучал
так тепло и нежно, что Джо ощутил его как физическую ласку. Он слегка
вздрогнул, потом закрыл глаза и покачал головой. Его рука медленно поднялась,
и, прежде чем Габриэла успела осознать, что происходит, ее пальцы очутились в
его теплой, чуть шершавой ладони.
Прошло несколько секунд, прежде чем он снова открыл глаза.
Габриэла все еще подыскивала подходящие слова, которые могли бы успокоить его.
Но Джо опередил ее. Когда ей уже казалось, что она вот-вот их найдет, он открыл
рот и заговорил:
— Разумеется, я не жалею об этом, Габи. Ведь мы с тобой
— друзья. Я думал о других вещах. О тебе, о себе, о том, как мы жили раньше… о
людях, которые причинили нам столько боли и зла. О тех, кого мы любили и
потеряли… — Тут Габриэла подумала, что он потерял намного больше. У него были
родители и брат, которых Джо любил и которые любили его. Сама же она в последнее
время все чаще и чаще сомневалась в том, что родители ее когда-нибудь любили.
Поэтому считала, что скорее обрела многое, чем потеряла. Нельзя потерять то,
чего у тебя никогда не было.
— Мы посвятили свои жизни служению богу, —
произнес Джо каким-то отчаянным голосом. — И это должно быть для нас
главным, ведь так?!
Он как будто искал ответ на какой-то мучивший его вопрос,
который не осмеливался задать вслух.
— Конечно, — уверенно ответила Габриэла. — Ты
и сам это знаешь — зачем же спрашивать?
— Да, я знаю, — кивнул он как-то
безнадежно. — И еще неделю назад я был совершенно уверен, что никогда не
сделаю ничего, что могло бы повредить… моей и твоей жизни, — сказал он,
так и не осмелившись произнести слово «вера».
Габриэла покачала головой. Она все еще ничего не понимала.
— Ты ничем мне не повредил, — сказала она и
ласково улыбнулась ему, как мать улыбается заплаканному малышу, спеша его
успокоить, но еще не разобравшись, что за беда с ним приключилась. — Ни
ты, ни я не сделали ничего такого, за что нас можно было бы осудить.
В ее голосе звучала такая уверенность, что Джо показалось,
будто ему вонзили в грудь кинжал. Такой чистоты и невинности он еще не встречал
никогда и нигде.
— Я сделал, — сказал он упрямо.
— Да нет же, ты не мог! — воскликнула Габриэла в
полной уверенности, что он не мог совершить ничего дурного ни против веры, ни
против нее, ни против кого бы то ни было.
— Мои мысли… — проговорил Джо и посмотрел ей прямо в
глаза. — Это были опасные мысли, Габриэла.
