Заболела Габриэла в самый День труда. В монастыре был
устроен пикник, на который, как обычно, приехали священники и монахи из прихода
Святого Стефана. Джо .тоже был с ними, но с Габриэлой он почти не разговаривал
— они заранее договорились, что он не должен даже подходить к ней, чтобы
настоятельница или кто-нибудь из старых монахинь не заметил, как свободно они держатся
друг с другом.
К полудню Габриэле стало настолько плохо, что она даже ушла
в свою комнату и легла. Все утро она чувствовала себя совершенно разбитой и
была так молчалива и мрачна, что настоятельница сразу это заметила. Она да-, же
спросила у сестры Эммануэль, что такое с сестрой Бернадеттой, но наставница
Габриэлы сама была в растерянности. Она уже давно не видела свою лучшую ученицу
такой подавленной.
После обеда матушка Григория сама пришла в дортуар к
Габриэле, чтобы поговорить с ней по душам. Габриэла к этому времени несколько
оправилась и, сидя на кровати, что-то быстро писала в своем дневнике. Увидев
настоятельницу, она покраснела и неловко прикрыла тетрадь рукой.
— Ты начала какую-нибудь новую вещь? — приветливо
спросила матушка Григория, опускаясь на единственный стул в углу дортуара.
Послушницы никогда им не пользовались — в дортуаре они только спали и молились.
Стул стоял здесь на тот случай, если в дортуар зайдет
настоятельница, наставница или кто-нибудь из старых монахинь.
— Когда можно будет ее почитать?
— Не знаю, я только начала… — Габриэла торопливо сунула
тетрадь под подушку. — В последний месяц у меня было слишком мало
свободного времени…
Голос у нее был извиняющимся. Она словно просила у
настоятельницы прощения… Но за что? Казалось, на душе у Габриэлы лежит какая-то
тяжесть, от которой она не решается или не может избавиться.
— Извините, что мне пришлось уйти с пикника… —
проговорила между тем Габриэла, и губы у нее жалко задрожали. — Я что-то
плохо себя почувствовала. Должно быть, это все от жары.
День и вправду выдался не по-осеннему жарким, и в
беспощадных лучах солнца Габриэла выглядела неестественно бледной, почти
прозрачной. Даже сейчас ее кожа казалась настоятельнице какой-то зеленоватой, и
она решила не ходить вокруг да около и не мучить девочку намеками.
— Мне надо поговорить с тобой откровенно, Габи, —
сказала настоятельница. — Я очень беспокоюсь за тебя.
Скажи мне, что тебя мучит?
Габриэла нервно облизнула сухие губы.
— Н-ничего, матушка, — ответила она
нерешительно, — Должно быть, я просто заболеваю. Это наверняка грипп.
Пока вас не было, многие сестры переболели.
Но матушка Григория знала, что это не правда. За прошедший
месяц только у двух сестер болели зубы, да сестра Мария Маргарита едва не
попала в больницу из-за камней в желчном пузыре.
— Быть может, ты сомневаешься, дитя мое? —
спросила настоятельница, слегка наклоняясь вперед. — Но в этом нет ничего
страшного, поверь мне. Каждая из нас время от времени начинает испытывать
сомнения в правильности выбранного пути. Что и говорить, монашество — это очень
нелегкий труд. Но, Габи, если сомнение появилось, ты не должна прятаться от
него. Обманывать себя — это самое последнее дело. Ты должна честно и
окончательно решить для себя, готова ли ты служить господу, или для тебя лучше
будет вернуться в мир. Ты не будешь знать покоя, пока не ответишь себе на этот
вопрос. Не бойся открыться мне, Габи. Я обещаю, что буду уважать твое решение,
что бы ты ни выбрала.
— Нет, матушка, у меня нет никаких сомнений. Просто я
плохо себя чувствую, — быстро сказала Габриэла и поспешно отвела взгляд.
Впервые она в глаза солгала женщине, которая заменила ей родную мать, и
немедленно возненавидела себя за это. Больше всего на свете Габриэле хотелось рассказать
настоятельнице о своей любви к Джо и о том, что она решила оставить монастырь.
Это было бы, конечно, совершенно ужасно, но Габриэла всегда
предпочитала бесстыдной лжи самую горькую правду. Но пока Джо не сказал ей ни
«да», ни «нет», она не могла никому открыться. Положение ее становилось
абсолютно невыносимым.
Матушка Григория сокрушенно покачала головой.
Габриэле она не поверила, но обличать ее в чем-либо не
спешила.
— Быть может, прежде чем ты станешь новицианткой, тебе
стоит в последний раз взглянуть на мир, познакомиться с ним поближе, узнать,
что он собой представляет. Экзамены скорее всего будут перенесены на начало
октября; этот месяц ты можешь использовать по своему усмотрению. Я бы
советовала тебе найти временную работу — это поможет тебе лучше и быстрее
познакомиться с тем, что происходит за стенами нашего монастыря. —
Настоятельница грустно улыбнулась. — Все это время ты можешь жить здесь, с
нами.
Габриэла невольно вздрогнула. О такой возможности она не
смела и мечтать. Предложение настоятельницы давало ей невероятную свободу — она
могла продолжать встречаться с Джо на квартире его друга и одновременно
получала почти месячную отсрочку от новициата. За это время они наверняка
успели бы что-нибудь придумать. И все же воспользоваться этим предложением
значило продолжать обманывать матушку Григорию. Нет, раз уж она решила уходить
из монастыря, она должна вести себя честно и открыто.
— Я не хочу, — твердо сказала она. — Не хочу
узнавать мир. Мне нравится жить в монастыре, с вами, с сестрами.
Это была правда, но, увы, далеко не вся. Габриэла
действительно любила и сестер, и монастырь, но Джо она любила больше. Но он
никак не мог решиться добровольно расстаться со своим священством. Джо
продолжал колебаться, и Габриэла не осмеливалась его торопить.
Первые недели сентября дались ей невероятно трудно. Габриэла
рвалась к Джо, но матушка Григория не давала ей никаких поручений, которые были
бы связаны с выходом в город. «Ты еще больна» или «Ты еще не совсем оправилась
после болезни», — говорила она ей, но Габриэла чувствовала: ей не
доверяют. Они с Джо продолжали встречаться в исповедальне да изредка — в пустой
келье. Все время уходило у них теперь на разговоры о том, как они будут Жить,
когда сумеют вырваться на свободу. О том, когда это произойдет, речь не шла.
Габриэла вскоре поняла, что отказаться от священства было выше его сил.
Габриэла понимала его и не торопила. Она не хотела, чтобы
Джо когда-нибудь упрекнул ее, что она заставила его бросить то, что было ему
дороже всего. О себе Габриэла почти не думала. Габриэлу послали к врачу, и она
решила использовать этот случай, чтобы встретиться с Джо на квартире его
приятеля.
Они наслаждались друг другом целый час, но это свидание
оставило в душе Габриэлы горький осадок. Она не сомневалась, что ее обман очень
скоро будет раскрыт, и тогда… О том, что будет тогда, она запретила себе даже
думать. Габриэла знала, что балансирует над пропастью, что рискует потерять то
немногое, что у нее было, но она шла на это ради Джо.
В конце сентября Габриэла стала новицианткой и получила
новое имя сестры Мирабеллы. Еще две недели назад она сочла бы это настоящей
катастрофой, но сейчас это не произвело на Габриэлу почти никакого впечатления.
В последнее время ее стали преследовать внезапные и необъяснимые приступы
дурноты: у нее темнело в глазах, к горлу подкатывала тошнота, а земля под
ногами начинала раскачиваться с такой силой, что Габриэле приходилось хвататься
за что попало, чтобы не упасть. Она пыталась скрыть свое состояние от сестер,
но ее нездоровая бледность, неуверенность в движениях и полное отсутствие
аппетита настолько бросались в глаза, что не заметить их было просто
невозможно. В один прекрасный день Габриэла упала в обморок прямо во время
службы, чем вызвала среди монахинь настоящий переполох. Джо, служивший утреннюю
мессу, заметил какое-то движение в рядах молящихся и сам чуть было не потерял
сознание, когда увидел, кого торопливо несут к выходу. Беспокойству его не было
предела, но он не мог ничего предпринять, чтобы не выдать их тайну. Вечером
Габриэла не пришла в церковь, и только на следующий день ему удалось поговорить
с ней в исповедальне и спросить, что случилось.
