— Я тоже!.. Ты хоть представляешь, каково мне приходится?
За этим ангельским личиком, за светлыми кудряшками и невинными голубыми
глазками, в которые ты, похоже, влюбился, скрывается настоящее маленькое
чудовище — тупое, упрямое, злое. Когда она начинает буйствовать, с ней просто
невозможно справиться!..
Джон посмотрел на Элоизу неожиданно внимательным взглядом,
словно с его глаз на мгновение спала пелена. Казалось, он даже слегка
протрезвел.
— Ты ревнуешь? — спросил он. — Скажи правду,
Эл, ведь все из-за этого? Ты просто ревнуешь, ревнуешь к своей собственной
дочери.
— Ты пьян, — отрезала Элоиза, взмахнув рукой, в
которой была зажата дымящаяся сигарета. Она не желала его слушать, но Джон уже
не мог остановиться.
— Я прав, и ты это знаешь, — сказал он. —
Это… это отвратительно, Эл. Я начинаю жалеть, что мы завели ребенка. Честное
слово, лучше бы Габриэле не рождаться на свет! Это чудовищно — иметь такую
мать!
Джон совершенно забыл о том, что тоже несет ответственность
за дочь и за все, что с ней происходит. Он гордился тем, что ни разу не тронул
Габриэлу и пальцем, а то, что мать колотит ее почем зря, как бы и не было
важным.
Элоиза криво усмехнулась.
— Если ты хочешь, чтобы я почувствовала свою вину,
можешь не стараться. Я знаю, что делаю.
— Вот как? — Джон попытался усмехнуться самой
саркастической улыбкой, но выпитое виски сыграло с ним злую шутку. Он
покачнулся и, чтобы не упасть, вынужден был схватиться за угол буфета. Элоиза,
наблюдавшая за ним, презрительно скривила губы.
— Ты каждый день избиваешь ее чуть ли не до
бесчувствия, — продолжил Джон, не без труда обретя равновесие. — И
это — воспитание?! И до каких же пор? Пока она не вырастет? По-моему, ты убьешь
ее раньше!.. Но ей-богу, смерть лучше, чем такая жизнь.
С этими словами он залпом осушил свой бокал и на несколько
мгновений затих, прислушиваясь к ощущениям. Иногда виски делало его храбрее, и
Джон вскипал праведным гневом. Но еще ни разу ему не удалось полностью забыть о
том, что происходит в их доме. Наверное, чтобы не думать об этом, ему надо было
выпить море.
— Габриэла — просто узел неразрешимых проблем,
Джон, — произнесла Элоиза, не без труда сохраняя видимость
спокойствия. — И наш долг — любыми средствами приучить ее вести себя как
положено.
— Да, твои уроки Габриэла запомнит на всю жизнь! —
заявил Джон и снова покосился в сторону бара.
— Надеюсь. — В глазах Элоизы вспыхнул какой-то
огонек, но она сразу опустила ресницы, и Джон не успел понять, что это
было. — Нечего попусту носиться с детьми и баловать их — им же самим во
вред. И, заметь, Габриэла знает, что я права. Когда я ее наказываю, она никогда
не спорит. Она понимает, что заслужила трепку, и это уже хорошо. Значит, она не
безнадежна. Пока не безнадежна, и я не имею права опускать руки.
— Чушь! — воскликнул Джон. — Она слишком
боится тебя. Я уверен, Габриэла считает, что, если она попытается что-то
сказать в свое оправдание, ты убьешь ее на месте.
— Послушать тебя, так получается, что это я — чудовище.
Не она, а я!.. — Элоиза изящным движением закинула ногу на ногу. У нее
были очень красивые, стройные ноги, но ее внешность уже не волновала Джона.
Вместо утонченной леди с прекрасным лицом он видел разъяренную красную
образину, почти нечеловеческую. Такою его изысканная жена бывала с Габриэлой.
Но ему по-прежнему недоставало решимости, чтобы что-то изменить. Пожалуй, он
скорее бросил бы Элоизу, чем осмелился вмешаться в ее «воспитание». И,
подсознательно понимая это, Джон начинал понемногу ненавидеть себя.
— Я считаю, — сказал он, — что Габриэлу
необходимо отправить в частный пансион, где она могла бы жить и учиться.
Перемена обстановки пойдет ей на пользу. Главное, рядом не будет тебя… нас…
— Но прежде чем это случится, я должна обучить ее
хорошим манерам, — возразила Элоиза.
— Обучить?! Ах вот как это, оказывается, называется!
А скажи, разбитая щека и синяки на ногах — это тоже входит в
программу воспитания маленькой леди?
— К утру все пройдет, — спокойно ответила Элоиза.
Джон знал, что тут она, несомненно, права, но ему чертовски
не хотелось признавать это. Элоиза действительно как будто знала, куда и с
какой силой бить, чтобы не оставлять синяки и ссадины на открытых частях тела
Габриэлы. Другое дело — синяки на плечах и на ногах от колена и выше. Тут она
была непревзойденным мастером. Кровоподтеки от ее ударов не сходили неделями,
изменяясь в цвете от черно-багровых до светло-желтых.
— Ты просто сука!.. — выругался Джон и, нетвердо
ступая, вышел из гостиной. Его жена действительно была настоящей сукой, но с
этим, похоже, уже ничего нельзя было поделать.
По дороге в спальню Джон остановился перед слегка
приоткрытой дверью детской и долго стоял, вглядываясь в темноту внутри. Из
комнаты не доносилось ни звука, а смутно белеющая во мраке кровать казалась
пустой, но, когда Джон на цыпочках вошел внутрь, он увидел, что дочь спит,
свернувшись клубочком в ногах кровати и накрывшись одеялом с головой. Такую
манеру спать Габриэла приобрела уже довольно давно. Ей казалось, что если
матери почему-либо вздумается зайти сюда, то она, возможно, ее не заметит. Это,
разумеется, нисколько не помогало, но отказаться от этой привычки Габриэла не
могла. Так она чувствовала себя безопасней.
При взгляде на дочь глаза Джона невольно увлажнились. Он
сразу понял, что означает эта поза и это натянутое на голову одеяло. В
крошечном комочке, который едва угадывался под складками, было столько ужаса,
что он не посмел даже прикоснуться к дочери, чтобы уложить ее как следует.
Оставив Габриэлу, Джон повернулся и вышел так же бесшумно, как и вошел.
Поднимаясь в свою комнату, он раздумывал о том, а не безумна
ли Элоиза и какова будет дальнейшая судьба Габриэлы. О том, что у девочки,
кроме полусумасшедшей матери, есть еще и отец, Джон искренне забывал.
Он ничего не мог сделать, чтобы спасти Габриэлу. В каком-то
смысле он был столь же бессилен и беспомощен перед Элоизой, как и их маленькая
дочь.
Ему оставалось только презирать себя, и он презирал, заливая
виски собственные стыд и горечь.
Глава 2
Гости начали собираться в начале девятого вечера, и особняк
на Шестьдесят девятой улице в Нижнем Ист-Сайде наполнился звуками музыки и
негромким гулом голосов. Все приглашенные занимали заметное положение в
обществе. Был русский князь со своей английской любовницей, был управляющий
банком Джона с женой, и присутствовали все дамы, с которыми Элоиза каждую среду
играла в бридж. Наемные официанты в форменных белых куртках с золотыми пуговицами
разносили шампанское на серебряных подносах.
За всем этим Габриэла наблюдала, сидя на верхних ступеньках
лестницы, ведущей на второй этаж. Там было темно, и никто не мог разглядеть
маленькую фигурку, притаившуюся у перил. Рассматривать гостей, которых приглашали
раз в месяц, а то и чаще, было ужасно интересно. Это строжайше запрещалось, но
бороться с искушением было выше ее сил.
