— Твои дети намного младше, и потом они почему-то все
время орут. Дети Глэдис не кричат и не плачут, они уже почти взрослые.
— Ничего, погоди немного… Ты не успеешь оглянуться, как
они начнут доставлять проблемы совсем иного свойства. Они начнут пить, хулиганить,
пропадать на дискотеках, употреблять наркотики. Старшая девочка уже сейчас
может принести в подоле, да и твоя Глэдис тоже может забеременеть. И когда все
это случится, ты поймешь, от чего отказался, когда не захотел спокойно
вернуться на яхту.
— Ладно, перестань, — прервал его Пол. — Ты,
кажется, не доставлял никаких подобных хлопот.
— Ты просто не знаешь, какова современная
молодежь, — парировал Шон. — К тому же мне многое не дозволялось. Моя
свобода была весьма ограниченной — вот почему я был так называемым
благополучным ребенком. — Он немного помолчал. — Послушай, папа, тебе
не нужна женщина с четырьмя детьми. Почему бы тебе не найти себе кого-нибудь
помоложе? Или наоборот — постарше…
— Как насчет Джорджии О'Киф
[2]
? Ей
сейчас, наверное, уже за сто.
— Джорджия О'Киф умерла больше десяти лет назад, —
заметил Шон. — И потом, я вовсе не шучу. Возвращайся к себе на яхту и
расслабься как следует. Мне кажется, что у тебя самый обыкновенный кризис
среднего возраста. Это довольно распространенное явление.
— Спасибо за комплимент, — сухо сказал Пол. —
Я не рассчитывал дожить до ста четырнадцати, но обещаю, что постараюсь
оправдать твои ожидания. Что же касается твоего предположения, не выжил ли я из
ума… — Он немного помолчал, сознавая, что, как бы он ни храбрился, Шону удалось
существенно поколебать его уверенность. — Ты просто ее не знаешь, —
закончил он негромко. — Я понимаю, что одинокая женщина с четырьмя несовершеннолетними
детьми, возможно, кажется тебе алчным чудовищем, но, уверяю тебя, это не так.
Глэдис — совсем другая. Она хороший друг и прекрасный человек, и… она мне очень
нравится. Вот почему я подумал, что тебе тоже будет приятно с ней
познакомиться, но если не хочешь — не надо. Забудь об этом.
— Нет. — Тон Шона был таким жестким, словно он
решил поквитаться с Полом за все нравоучения и нотации, которые тот прочел ему
в детстве и юности. — Это ты забудь.
На этом разговор между отцом и сыном практически закончился.
Они поболтали еще немного и покинули ресторан, однако по лицу Шона было хорошо
видно, что проблема, которую поставил перед ним Пол, все еще его беспокоит. На
прощание он пообещал отцу, что позвонит в выходные и сообщит, когда ему лучше
приехать, чтобы повидаться с внуками. У Пола не хватило мужества сказать Шону,
что в выходные он занят. Он только ответил, что сам позвонит ему, если не уедет
из города по делам, но Шон мгновенно понял, что это означает. Вернувшись домой,
он первым делом сообщил своей позеленевшей от токсикоза жене, что отец впал в
маразм. Мари, однако, отреагировала вовсе не так, как он ожидал. К ее чести,
она вовсе не считала, что Пол страдает старческим слабоумием.
— Твой отец имеет полное право поступать так, как ему
хочется, — сказала она, чуть не дословно повторив ответ свекра, однако это
лишь еще больше рассердило Шона.
— Отец просто сбрендил, — заявил он. — И он
еще за это поплатится. А ты из-за своей беременности просто не соображаешь, что
говоришь. И вообще, тебя это не касается, — добавил он совсем уж
нелогично.
Но сны, которые преследовали Пола этой ночью, были намного
хуже всего, что мог пожелать ему Шон. До самого утра он видел перед собой
взрывающиеся самолеты: они скрывались в клубах черного дыма, из которых
проступало лицо Седины — то покрытое сеткой трещин, словно оно отражалось в
разбитом зеркале, то медленно обугливающееся с одного края, как брошенная в
огонь фотография. Дважды Пол просыпался весь в поту от того, что ему слышался
ее предсмертный крик, а один раз ему почудилось, будто Седина горько плачет,
упрекая его в измене.
Когда утром Пол посмотрел на будильник и понял, что пора
вставать, он чувствовал себя лет на девяносто. Он старался не вспоминать свой
сон и не думать о вчерашнем разговоре с Шоном, но одна мысль застряла у него в
мозгу, словно игла: что, если Глэдис забеременеет? Одного этого было вполне
достаточно, чтобы свести его с ума по-настоящему.
Но когда в половине шестого вечера Пол увидел Глэдис на
пороге своего номера, он сразу позабыл и о своих кошмарах, и о предупреждениях
сына. Стоило ему коснуться губами ее теплой кожи, как его сердце сразу оттаяло.
Они собирались поужинать, но вместо этого оказались в постели. В конце концов
Полу пришлось заказывать ужин в номер. Глэдис казалась ему сказочной королевой;
таких женщин, как она, он никогда не встречал, и ему было наплевать, сколько у
нее детей. Пол любил Глэдис и знал это. Хуже того — он был просто без ума от
нее, и суббота с воскресеньем, которые они провели вместе, действительно
напоминали либо сумасшествие, либо волшебство.
Нет, они, разумеется, выбирались из постели и даже успели
погулять в Центральном парке, посетить Метрополитен-музей и посмотреть новый
фильм: любовную историю, которая заканчивалась трагически. Они оба поплакали
над судьбой героев. Они накупили уйму книг и компакт-дисков. Их вкусы оказались
очень схожими, но особенно приятно Полу было слышать, с каким воодушевлением
Глэдис говорит о предстоящем круизе на «Морской звезде».
А она уже почти не стеснялась его и охотно поверяла Полу
свои мечты, свои надежды и страхи, как привыкла делать это по телефону. Он
слушал ее, чувствуя, как с каждой минутой они становятся все более близкими
людьми. Ему даже думать не хотелось о том, что в воскресенье вечером им снова
придется расстаться, к тому же перспектива провести ночь без нее по-настоящему
пугала Пола. Но Глэдис пришлось уехать даже раньше обычного, чтобы успеть
забрать у Дуга детей и вернуться домой к ужину.
Ночь с воскресенья на понедельник оказалась даже хуже, чем
предполагал Пол. Ему снилось, что Седина крепко обнимает его и умоляет спасти
ее от смерти. «Я хотела бы быть с тобой вечно, любимый!» — сказала она, и Пол
вздрогнул во сне, потому что в следующее мгновение Седина исчезла в языках
жгучего пламени. И ее боль он ощущал как свою.
Пол проснулся в три часа утра и долго плакал в подушку.
Чувство вины, которое он испытывал, оказалось слишком тяжким бременем. Примерно
через час Пол успокоился, но заснуть снова так и не смог. К утру ему стало
совершенно ясно, что он не имел права оставаться в живых, ибо это означало
предать Селину.
Рано утром Пол отправился в банк, чувствуя себя разбитым и
бесконечно подавленным. Накануне он обещал Глэдис, что приедет к ней после
работы, но около шести вечера он позвонил ей и сказал, что не сможет. Это было
выше его сил. Ему нужна была еще одна ночь, чтобы подумать о себе. Но Глэдис
сказала, что сама приедет к нему.
Когда она увидела Пола, его состояние ужаснуло ее. Лицо его
было серым, точно асфальт, глаза ввалились, а веки, наоборот, покраснели и
набрякли. Не в силах сдержать своей тревоги, Глэдис спросила, не заболел ли он,
но Пол довольно спокойно сказал, что с ним все в порядке.
