Глэдис проснулась, а вернее — очнулась около полудня. Первым
делом она придвинула к себе телефон и набрала номер Пола. Не то чтобы она на
что-то надеялась — просто ей хотелось услышать его голос.
Пол взял трубку на втором звонке.
— У тебя все в порядке, Глэдис? — с беспокойством
спросил он. Пол не спал всю ночь, но это было все же лучше, чем кошмары, от
которых он просыпался в холодном поту. К тому же он ужасно волновался из-за
Глэдис и воображал себе всякие глупости. Пол знал, что она никогда не совершит
самоубийства, и все же на душе у него было неспокойно.
— Конечно. Все в порядке, Пол, не волнуйся, —
сказала Глэдис слабым голосом.
— Ты нормально доехала?!
— Да, нормально, — солгала она, стараясь говорить
как можно убедительнее, но по щекам ее снова потекли слезы.
Услышав этот ответ, Пол почему-то не испытал облегчения. Он
слишком хорошо помнил, какое у нее было лицо, когда она уходила.
— Ты, конечно, была не в том состоянии, чтобы вести
машину, — сказал Пол. — Точно все в порядке?
— Все хорошо, — твердила Глэдис. — Ты не
беспокойся.
Ее голос звучал нетвердо, но Пол решил, что она просто
слишком мало спала. Как и он.
— Не очень хорошо, — мрачно ответил он. —
Знаешь, я решил… Я сегодня же возвращаюсь на «Морскую звезду». Она сейчас в
Гибралтаре. Потом мы, возможно, пойдем на Антигуа, а может, куда-нибудь еще. Я
пока не знаю.
— О… — сказала Глэдис, чувствуя, как в груди у нее все
переворачивается. Видимо, в глубине души она все-таки надеялась, что Пол
передумает.
— И еще, Глэдис… Не звони мне больше, ладно?
Это был настоящий coup de grace
[3]
, быстрый и
безжалостный удар прямо в сердце.
— П-почему? — выдавила она.
— Потому что мы просто сведем друг друга с ума, —
объяснил он. — Нам надо все забыть, понимаешь? Я совершил ошибку, страшную
ошибку. Мне очень жаль, Глэдис.
— Мне тоже, — печально ответила она. Головная
боль, которая ее мучила, была ничем по сравнению с болью сердечной.
— Я старше тебя, — продолжал тем временем
Пол. — Мне следовало тысячу раз подумать, прежде чем… Но я уверен, ты
сумеешь справиться. Мы оба забудем…
Он почти верил в то, что говорил. Как и в то, что никогда не
сможет забыть Седину. Чтобы доставить ей удовольствие, он своими руками убил
Глэдис, растоптал свою любовь к ней, и теперь ему казалось, что Селина — где бы
она ни была — может быть довольна. Ему хотелось надеяться, что боль, которую он
испытывал, хотя бы отчасти искупала его вину перед ней.
— Береги себя, — сказал он негромко, но Глэдис не
смогла ничего ответить — рыдания душили ее.
Пол ждал, и в конце концов она справилась с собой.
— Я люблю тебя, Пол, — проговорила она, прижимая
трубку почти к самым губам. — Я хочу, чтобы ты знал это. Всегда. Позвони
мне, когда захочешь. Когда придешь в себя…
— Я пришел в себя. В конце концов пришел, так что не
жди… Я не буду звонить.
Пол сказал это намеренно. Он не хотел, чтобы у Глэдис
оставалась хоть малейшая надежда на то, что все может вернуться. Это было
жестоко, но еще более жестоко заставлять ее ждать чего-то, что никогда не
произойдет. Седина будет владеть его душой вечно.
— Прощай, — произнес он тихо и дал отбой, не
дожидаясь ее ответа.
Глэдис медленно опустила трубку на рычаги. Откинувшись на
подушку, она крепко закрыла глаза и некоторое время лежала неподвижно. «Как
жаль, что я не погибла в этой аварии! — подумала она. — Так было бы
намного проще. И легче».
Забрав детей из школы, Мэйбл поднялась к Глэдис, чтобы
попытаться накормить ее. Но Глэдис выглядела гораздо хуже, чем утром, и это не
на шутку напугало Мэйбл.
— Ты обязательно должна поесть, милая, — сказала
она, присаживаясь на кровать. — Выпей хотя бы бульону — это тебя
подкрепит.
Глэдис ничего не ела целый день, но каждый раз, когда Мэйбл
появлялась у нее в комнате с чашкой чая или бульона, она отвечала, что не
хочет, или просто качала головой. На этот раз Мэйбл решила проявить
настойчивость. В конце концов ей удалось уговорить Глэдис поднести чашку к
губам, но ни одного глотка она сделать так и не смогла. Горло ее стискивало
такой судорогой, что она едва не подавилась.
И тут Мэйбл вдруг осенило. Она не знала, кто был тот
человек, который довел Глэдис до такого состояния, но теперь она знала, что
произошло.
— Это из-за мужчины, верно? — спросила она
осторожно, но Глэдис не ответила.
— Не позволяй ему так обращаться с тобой! —
решительно заявила Мэйбл. — Ты этого не заслужила. Хватит с тебя одного
Дугласа! Этот парень… Кто бы он ни был, он не стоит и твоего мизинца!
— В том-то и дело, что стоит! — всхлипнула
Глэдис. — Он… Я люблю его, Мэйбл.
Мэйбл не осмелилась просить, чтобы Глэдис назвала имя, но у
нее были свои догадки. Вернее, одна, совершенно потрясающая догадка. Она была
почти уверена, что это — правда. Этим мужчиной должен был быть Пол Уорд. Как и
когда они встретились, каковы были их отношения, Мэйбл могла только
предполагать — Глэдис не обмолвилась об этом ни словом. В последний раз, когда
она упоминала при ней о Поле, он был где-то в Европе. Значит, он вернулся в
Нью-Йорк.
Вернулся, чтобы нанести Глэдис безжалостный удар. За всю
свою жизнь Мэйбл только один раз видела женщину в подобном состоянии — это была
ее сестра. В двадцать один год она совершила самоубийство из-за парня, который
жил по соседству, а Мэйбл нашла тело. Это стало трагедией всей ее жизни, и
теперь, глядя на Глэдис, которая мало чем отличалась от трупа, Мэйбл с ужасом
подумала, уж не пыталась ли ее подруга покончить с собой. Быть может, не
сознавая, что делает, она могла просто допустить, чтобы эта ужасная авария
произошла…
Но этого не знала даже сама Глэдис. Она лежала на подушке
совершенно неподвижно, и из ее крепко зажмуренных глаз текли слезы. И Мэйбл
плакала вместе с ней — вместе с ней и о ней.
Глава 9
Весь следующий месяц ушел у Глэдис на то, чтобы хоть как-то
поправиться. На голове у нее остался шрам длиной в несколько дюймов,
начинавшийся от левого виска и исчезавший в волосах. Спустя три недели после
аварии он все еще был ярко-красным. Впрочем, когда она отправилась в больницу,
чтобы проверить, все ли в порядке, пластический хирург, который зашивал ее в ту
страшную ночь, обещал, что через полгода шрама совершенно не будет видно.
Глэдис понимала, что все могло быть хуже, гораздо хуже. Она
могла погибнуть, могла получить такие повреждения, что пролежала бы в коме до конца
дней своих, спокойная и безмятежная, как тыква на грядке. Но все обошлось.
Сломанная рука срослась.
