Глэдис вздохнула. Дуг был в своем репертуаре.
— Они и твои дети тоже, — напомнила она. —
Постарайся не забывать об этом — тебе предстоит прожить с ними еще около двух
недель.
— Об этом я и говорю, — парировал Дуг. — Тебе
ничего не стоит переложить ответственность…
— Я ехала три часа бог знает по каким дорогам, чтобы
попасть к телефону! — перебила его Глэдис, и ее глаза сверкнули
гневом. — Я мать и не собираюсь ни на кого перекладывать ответственность
за моих детей. А вот ты — пытаешься. Почему с Сэмом возилась Таня, а не ты?
Глэдис хотела добавить еще несколько слов, но сдержалась —
все равно это не принесло бы никакой пользы, к тому же она задерживала служащую
Красного Креста, которая пустила ее к телефону.
— Ты можешь позвать Сэма? — спросила она.
— Сэм спит, — твердо ответил Дуг. — Ему было
так больно, что он не спал всю ночь, и Таня дала ему болеутоляющее. Я…
Услышав, что Сэм страдает, Глэдис почувствовала, что глаза
ее непроизвольно наполнились слезами.
— Тогда передай ему, что я очень его люблю, —
сказала она. — И остальным, конечно, тоже. — К этому времени Глэдис
уже подсчитала, что в Уэстпорте сейчас утро и дети ушли в школу.
— Передам, передам, хотя и не знаю, стоит ли… Я звонил
тебе не сегодня, а еще вчера вечером, и рассчитывал, что ты сразу же
перезвонишь, но ты, наверное, не сочла нужным…
Дуг, несомненно, хотел уязвить ее, но Глэдис только
рассердилась, и это помогло ей справиться с огорчением и грустью.
— Ты забыл. Я предупреждала тебя, что ваши звонки будут
доходить до меня не сразу. Меня не было в лагере, и твое сообщение я получила
только три часа назад. А мне еще надо было добраться до нормального телефона… —
Она не стала напоминать Дугу, что между ними — восемь часов разницы и что его
утро означает для нее поздний вечер. — В общем, передай Сэму, что, когда я
вернусь, я распишусь на его гипсе — пусть оставит для меня место, —
добавила она.
— Ладно, ладно… Только постарайся в следующий раз поживей
поворачиваться, — проворчал Дуг, и Глэдис захотелось обругать его самыми
черными словами, но она сдержалась.
— До свидания, Дуг, — сказала она ледяным тоном и,
повесив трубку, со вздохом повернулась к Полу. — Слава богу, ничего
страшного, — сказала она. — Сэм просто повредил запястье. Это,
конечно, плохо, но вполне поправимо.
— Я понял. — Пол кивнул, но лицо его оставалось
суровым, почти мрачным, и Глэдис решила, что он сердится на нее за то, что она
заставила его ехать в такую даль.
— Извини, что побеспокоила тебя: я же не знала, что это
такой пустяк, — проговорила она. Несмотря ни на что, она была рада, что
все эти три часа он был рядом.
— Твой Дуг — все такая же задница? — осведомился
Пол.
— Горбатого могила исправит. Только теперь это уже не
моя проблема, а Танина, — вздохнула Глэдис.
— Когда-то я его ненавидел. По-настоящему
ненавидел, — неожиданно сказал Пол.
— Когда-то я его любила, — вздохнула она. —
Все-таки я, наверное, очень плохо разбираюсь в людях…
С этими словами она отправилась в соседнюю комнату, чтобы
поблагодарить любезную служащую Красного Креста. Вручив ей пятьдесят долларов
для оплаты разговора и в качестве компенсации за беспокойство, Глэдис вышла на
улицу. Пол завел мотор джипа, и они быстро поехали по пустынной пыльной улочке.
Обратный путь проходил в густой ночной темноте, поэтому
занял еще больше времени. В лагерь они вернулись около полуночи, когда столовая
была давно закрыта. Ужин они пропустили, легкий ленч в Бужумбуру язык не
поворачивался назвать обедом, да и тот был довольно давно, и теперь оба
буквально умирали от голода.
— Я бы пригласил тебя в «Дэниэл», но боюсь, что это
слишком далеко, — попытался пошутить Пол, когда они обнаружили, что все
припасы убраны под замок.
— Я готова съесть живую лягушку, — призналась
Глэдис, действительно чувствуя себя в состояния сделать это. Лягушку не
лягушку, но обжаренную в масле саранчу, которую очень любили рабочие из местных
жителей, она, пожалуй, отважилась бы попробовать.
— За этим дело не станет. Думаю, я сумею поймать
несколько штук, — откликнулся Пол и неожиданно зевнул, деликатно прикрывая
рот ладонью. Сегодняшний день был нелегким и для него.
— Мне правда очень жаль, что тебе пришлось ехать так
далеко, — еще раз извинилась Глэдис. — Если бы я знала, что с Сэмом
не случилось ничего страшного, я бы…
— Я тоже за него волновался, — признался
Пол. — И рад, что все обошлось…
Потом оба надолго замолчали. Они стояли на поляне посередине
лагеря, и до ближайшего ресторана, где можно было бы поужинать без вреда для
здоровья, было несколько десятков, а может быть, и сотен миль.
— Придумала! — неожиданно воскликнула
Глэдис. — В госпитале должна быть какая-то еда. Идем, может быть, нам
удастся что-нибудь украсть!
— Рискнем, — согласился Пол.
В шкафу в служебном помещении госпиталя они нашли несколько
пачек мягкого от влаги печенья, коробку древних бисквитов, несколько упаковок
пшеничных хлопьев — вполне съедобных на вид и без жучков, ящик грейпфрутов, с
полдюжины банок сгущенного молока без сахара и несколько пакетов порошкового
мусса «Джелло», который регулярно присылала в госпиталь мормонская община из
Монтгомери, штат Алабама.
— Что ж, Скарлетт, это уже похоже на ужин, —
проговорил Пол, подражая Рету Баттлеру, и высыпал пшеничные хлопья в миску со
сгущенным молоком, которое предварительно разбавил водой. Потом он разрезал
пополам несколько грейпфрутов, которые показались ему спелее остальных, и
размешал в двух чашках мусс «Джелло». Разумеется, все это не шло ни в какое
сравнение с супом из омаров, цыпленком и бифштексами, которые они ели в «Дэниэле»,
но Глэдис была настолько голодна, что даже не подумала об этом. Единственное, о
чем она жалела, — это о том, что у них нет ничего горячего.
— Что желаете, мэм, черствые бисквиты или мокрое
печенье? — спросил Пол самым светским тоном, и Глэдис фыркнула.
— Право, они так хороши, что я не в силах остановиться
на чем-нибудь одном. Подайте мне и то, и другое, сэр, — ответила она ему в
тон, и Пол поставил перед ней обе коробки.
Они слегка перекусили и вскоре разговорились, впервые за все
время чувствуя себя друг с другом свободно и непринужденно. Пол даже рассказал
Глэдис о своем разговоре с Шоном, происшедшем два месяца назад; при этом он
позволил себе отнестись к нему с юмором, чего прежде еще не делал.
— Шон открытым текстом заявил, что в моем возрасте встречаться
с женщинами уже как бы и ни к чему, — со смехом объяснял Пол. — И он
не видит причин, почему бы мне не прожить остаток моих дней в воздержании.
Кстати, остаток оказался довольно большим: Шон сказал, что я — «мужчина
среднего возраста», а значит, я доживу как минимум до ста. У детей бывают порой
самые странные представления о родителях, не правда ли?
