— Я хотела попросить вас об одном одолжении… —
неожиданно сказала Селина, и Глэдис, бросив на нее быстрый взгляд, внутренне
напряглась, с тревогой ожидая продолжения. О каком «одолжении» собиралась
попросить ее эта блестящая светская красавица? Чтобы она держалась от Пола
подальше? В эти мгновения Глэдис готова была даже к подобному повороту событий,
ибо ей не давало покоя ощущение собственной вины. Она провела почти целый день
в обществе интересного, привлекательного мужчины, жалуясь на то, как глубоко
она несчастна, как одинока и как тяжело ей живется с собственным мужем. Любая
женщина, которая не знала Глэдис как следует, могла счесть это примитивной
попыткой соблазнить Пола.
«Неужели Пол ей все рассказал?! — в панике подумала
Глэдис. — Боже, как глупо с моей стороны было так разоткровенничаться!»
— ..Как только я увидела фотографии Пола и Сэмми, —
продолжала тем временем Селина, — я поняла, что вы именно тот человек,
который мне нужен. Дело, видите ли, в том, что завтра вечером мы уезжаем, а мне
срочно нужна хорошая фотография для новой книги. Я, конечно, уже заказала
несколько портретов, но все они мне не понравились. Не могли бы вы заглянуть к
нам завтра утром и сделать несколько снимков? Я уверена, что у вас получится —
ваша манера очень мне импонирует. Правда, по утрам я обычно выгляжу ужасно.
Возможно, потребуется ретушер, но ведь это можно как-то решить, правда? —
Седина посмотрела на Глэдис почти умоляюще, и та едва не поперхнулась томатным
соком.
— Ну, я не знаю, получится ли… — нерешительно протянула
Глэдис. Она и в самом деле растерялась — слишком уж неожиданный оборот принял
их разговор.
— Обязательно получится! — воскликнула Седина,
заметно оживляясь. — Я же видела, как вы сняли Пола. Обычно он выходит на
снимках преотвратно. На большинстве фотографий у него такое лицо, словно он
сейчас кого-то убьет. Вы не поверите, но у меня до сих пор нет ни одной
приличной его фотографии, а вы всего за несколько часов сделали их больше
десятка. — Она перевела дыхание. — Ну что, Глэдис, беретесь? Правда,
Пол говорил мне, что портреты не ваш конек. Насколько мне известно, вы
специализируетесь на съемках войн, катастроф, революций и мертвых тел…
Услышав это перечисление, Глэдис с облегчением рассмеялась.
Селину, похоже, нисколько не взволновал тот факт, что она провела с ее мужем
столько часов и успела сделать поистине неприличное количество его фотографий.
За это Глэдис готова была ее просто расцеловать. Ее и… Пола, который не выдал
жене ни одного из их общих секретов. Правда, все дело могло быть в том, что
Седина не видела в ней серьезной соперницы, но сейчас Глэдис было на это
наплевать.
— Ну, если говорить откровенно, — сказала
она, — то я не снимала войны и катастрофы уже почти пятнадцать лет. В
последнее время я только и делаю, что фотографирую детей — своих и соседских.
Ваше предложение одновременно и льстит мне, и пугает, поскольку я действительно
мало работала с портретами. Когда-то я была фотожурналисткой, поставляющей в
газету новости, а сейчас я просто мать.
Селина улыбнулась.
— Судя по тем фотографиям, которые вы сделали, эти две
ипостаси отлично в вас уживаются. Мне, во всяком случае, показалось, что вы —
замечательная мать и отличный фотограф. Мне, конечно, трудно судить — ведь я
никогда не была ни тем, ни другим. Итак, если вы согласны, то приходите на яхту
завтра утром. Лучше всего — в начале десятого. К этому времени я постараюсь
окончательно проснуться и не облиться кофе с ног до головы. Как вы считаете,
что мне лучше надеть?
Глэдис ненадолго задумалась. Селина была из тех женщин, что
выглядят потрясающе в любой одежде, но интерьер яхты несколько ограничивал
выбор костюма.
— Я не знаю, как вы видите обложку будущей
книги, — сказала она наконец, — но я бы посоветовала что-нибудь
простое и светлое. Скажем, белая блузка и белые джинсы. Это идеально для
солнечной погоды. Если будет пасмурно, можно попробовать синие джинсы и голубую
рубашку.
— Отлично! — обрадовалась Селина. — Меня
почему-то все время фотографируют в вечернем платье, заставляют надевать
какие-то пыльные перья, от которых у меня аллергия. Если бы вы знали, как я
устала от этой помпезности! Благо бы фотографии выходили как следует, так ведь
нет — ни одна обложка не удовлетворила меня полностью.
— Мне очень лестна ваша просьба, — повторила
Глэдис. — Будем надеяться, что у меня выйдет что-нибудь путное.
На самом же деле она была почти уверена в успехе. Селина
казалась ей благодатным объектом для съемки. Очевидно, все ее фотографы были
мужчинами и работали на стереотипе «роскошная женщина — роскошная одежда». В
Седине же главным были не изящное телосложение, не тонкие, аристократические
черты, а противоречивость и порывистость характера, которые можно было
подчеркнуть только простой одеждой. Она будет удачно контрастировать с
одухотворенной выразительностью лица, в то же время не станет отвлекать от него
внимание.
Кроме того, Глэдис очень хотелось снова очутиться на борту
«Морской звезды», снова увидеть Пола. Вряд ли им удастся поговорить с прежней
откровенностью, поскольку Селина будет рядом. В конце концов, она была его
женой и имела полное право быть вместе с мужем.
— Хорошо, в девять я буду у вас, — кивнула Глэдис,
и они заговорили о другом — о фильме, который ставился в Голливуде по роману
Седины, о ее последней книге, о путешествии на юг Франции, которое они с Полом
собирались предпринять через несколько недель, и даже о детях Глэдис.
— Я просто не знаю, как вы на это решились, —
сказала Седина, не скрывая своего восхищения. — Я всегда боялась, что
ребенок — пусть даже один — может серьезно помешать моей карьере. Даже когда
мне было двадцать, я не хотела иметь детей. Правда, когда Пол женился на мне,
он настаивал на том, что мы должны завести ребенка, но к этому времени мне уже
исполнилось тридцать девять, и детей я хотела еще меньше, чем в молодости. На
самом деле я, наверное, просто боялась ответственности, боялась сложностей и
неудобств, которые связаны с появлением в доме маленького существа. Ко всему
прочему, я была очень занята, а родить ребенка просто потому, что все так
делают, — родить, чтобы тут же отдать его на воспитание кормилицам и
гувернанткам, — это, наверное, тоже не выход.
— А я, признаться, люблю детей, и мне нравится то, чем
я занимаюсь, — просто сказала Глэдис. Ей очень хотелось спросить Седину,
не жалеет ли она о своем решении, но это было бы бестактно. Глэдис прекрасно
понимала, что они — слишком разные люди, почти антиподы. Глэдис всегда предпочитала
говорить то, что думала, и не любила ничего скрывать. Седина, напротив, была
прирожденной лицедейкой. Напористая агрессивность сочеталась в ней с изощренным
умом, привыкшим добиваться своего искусным маневром, интригой, даже
притворством. Похоже, она в совершенстве усвоила принцип «разделяй и властвуй»
и, следуя ему, получала удовольствие не только от результата, но и от самого
процесса.
И все же, несмотря ни на что, Седина нравилась Глэдис.
Теперь она ясно видела, за что Пол так любит свою жену. Седина была настолько
сильной, — «нравной», как сказал бы отец Глэдис, — что жить с ней
было все равно что мчаться по пересеченной местности на чистокровном, не до
конца объезженном скакуне. Общаться с ней каждый день было, наверное, нелегко.
При этом Седина оставалась бесконечно женственной, и это было, пожалуй,
единственным, что объединяло их с Глэдис.
