До тех пор, пока дети не вернулись домой, они оба сидели в
гостиной и разговаривали на какие-то общие темы. Потом Дуг включил телевизор, а
Глэдис пошла поить всю ораву теплым молоком.
Когда дети улеглись, они тоже решили отправиться спать.
Предполагая, что Дуг захочет заняться с ней любовью, Глэдис долго плескалась в
душе и выбирала самую короткую ночную рубашку, но когда она наконец вошла в
спальню, он уже крепко спал, зарывшись лицом в подушку. Глэдис стало так
одиноко, что она даже не рассердилась. Прислушиваясь к его негромкому храпу,
она подумала, что это — достойный конец «вечера вдвоем», который они провели за
разговорами о жаре в Нью-Йорке, о клиентах Дуга и тому подобной ерунде. Конец
вечера и конец их совместной жизни. Такой вердикт вынесло ее сердце, и
обжалованию он не подлежал.
Все же в эту ночь Глэдис легла рядом с мужем — легла
осторожно, чтобы не разбудить его. Заснуть ей никак не удавалось. В окно
светила полная луна, и, глядя на ее холодный свет, квадратами ложившийся на
мебель и стены, Глэдис тихо плакала, мечтая о том, чтобы какой-нибудь волшебный
ураган унес ее подальше отсюда.
Глава 8
Следующий день Дуг и Глэдис провели на пляже вместе с
детьми, а когда жара спала, устроили в местном кафе что-то вроде званого ужина
для своих старых знакомых и соседей. Лишь поздно вечером, когда они наконец
вернулись домой. Дуг увлек Глэдис в постель.
Но все теперь стало иным. Романтическое очарование близости,
тепло, нежность, уют его объятий — казалось, все это Глэдис просто выдумала.
То, что Дуг проделывал с ней, не заботясь даже о том, приятно ей это или нет,
напоминало Глэдис какую-то гигиеническую процедуру, наподобие профилактического
осмотра у стоматолога. Предупредить нежелательные последствия воздержания, дать
организму необходимую разрядку, исполнить свой супружеский долг — все это
молча, как будто по обязанности. Когда же — после всего — Глэдис повернулась к
нему пошептаться, Дуг уже негромко похрапывал. Она едва не разрыдалась. Таких
неудачных выходных у Глэдис уже давно не было.
А на следующее утро, когда дети ушли гулять, Дуг неожиданно
спросил:
— Что с тобой, Глэдис? С тех пор, как я приехал, ты
как-то странно себя ведешь.
Глэдис ответила ему растерянным взглядом. Что говорить, как
сказать все, что у нее на душе, она не знала.
— Со мной?.. Ничего. Ничего особенного.
Я тут размышляла кое о чем, но стоит ли это сейчас
обсуждать?
Глэдис действительно считала, что ни к чему возвращаться к
разговору о ее карьере. Не то чтобы она передумала — просто она считала себя не
вправе сбросить на мужа этакую бомбу прямо сейчас. Вечером ему предстояло
возвращаться в Уэстпорт. Вот когда он приедет в отпуск, тогда они и поговорят.
— Может быть, тебя что-то беспокоит? — продолжал
допытываться Дуг. — Проблемы с Джесс?
Этой зимой Джессика действительно несколько раз нагрубила
матери, но теперь эти трудности переходного возраста были уже позади.
— Напротив, Джесс мне очень помогает. И она, и все
остальные. Нет, Дуг, дело не в детях, а во мне.
— Так выкладывай, в чем дело, — нетерпеливо бросил
он, и Глэдис показалось, что сейчас он посмотрит на часы. — Ты же знаешь,
я терпеть не могу всяких недоговоренностей. Что за тайны у тебя завелись?
Надеюсь, это не интрижка с Диком Паркером?
Он, разумеется, шутил, и в другой раз Глэдис непременно бы
улыбнулась, но сейчас — нет. Дуг всегда был слишком уверен в ней: Глэдис не
может изменить. Глэдис никуда не денется. Он был прав. Но Глэдис впервые
пожалела о том, что действительно не может этого сделать, каким бы
привлекательным мужчиной ни казался ей Пол Уорд.
— Я думала о своей жизни.
— И что, черт возьми, это означает? — осведомился
Дуг. — Надеюсь, ты не собираешься взяться за старое — подняться на Эверест
или добраться до Южного полюса на собачьей упряжке?
Глэдис не собиралась ни на полюс, ни на Эверест, но то, как
он это сказал, снова ранило ее в самое сердце. Можно было подумать, что Дуг
просто-напросто считает ее неспособной на поступок. «Твое место в детской,
только там ты можешь чего-то достичь», — вот что означал его «шутливый»
вопрос. И Глэдис решилась.
— Помнишь наш последний разговор в «Ма Пти Ами»? —
начала она. — Тогда ты все очень доходчиво мне объяснил. Есть только одно
маленькое «но»… Дело в том, дорогой, что мне никогда не хотелось быть просто
твоей «спутницей жизни». Я думала, нас связывает нечто большее, чем чисто
деловое соглашение.
Дуг уже понял, куда она клонит.
— Ради всего святого, Глэдис, нельзя же быть такой
мнительной! Ведь ты прекрасно поняла, что я имел в виду. Я не говорил, что не
люблю тебя. Просто после семнадцати лет брака трудно ожидать, чтобы отношения
между людьми оставались на уровне вздохов и поцелуев.
— При чем тут вздохи и поцелуи? — возразила
Глэдис. — Хотя я не понимаю, почему нельзя подарить любимой жене цветы
даже после семнадцати лет брака. Или для тебя это слишком обременительно?
— Вся эта твоя так называемая романтика хороша в
юности, — упрямо повторил Дуглас. — Когда человеку двадцать лет, он
еще может позволить себе расходовать время на всякие глупости. Но когда
работаешь как вол, чтобы семья ни в чем не нуждалась, когда каждый день мчишься
как угорелый на шестичасовой поезд, чтобы успеть домой к ужину, и валишься с
ног от усталости, и не желаешь ни слышать, ни видеть никого, включая
собственную жену, — вот тогда всякая романтика проходит. Да и что это
такое, если разобраться? Блажь, дурь, пустое место!..
— Картина, которую ты только что нарисовал,
действительно не очень романтична, — согласилась Глэдис, — но ведь я
говорю не об усталости. Я говорю о чувствах! О том, что даже после семнадцати
лет брака можно любить свою жену и делать так, чтобы она ощущала себя любимой.
Я, например, не уверена, любишь ли ты меня.
— Ты знаешь, что люблю! И вообще, чего ты от меня
хочешь? Чтобы я каждый день распевал серенады у тебя под балконом или охапками
носил тебе цветы?
— Нет, было бы вполне достаточно, чтобы ты дарил мне
цветы хотя бы раз в год. Интересно, ты помнишь, когда ты в последний раз принес
мне цветы? Я — нет.
— Я помню. Это было в прошлом году, в годовщину нашей
свадьбы. Я купил тебе ровно семнадцать роз.
— Да, ты поставил их в вазу и сел смотреть телевизор.
Ты даже не повел меня в ресторан, сказал, что лучше отложить это на будущий
год.
— Мы были в ресторане месяц назад. Теперь, когда я
вижу, к чему это привело, мне кажется, что водить тебя по ресторанам — не такая
уж замечательная идея.
— Ты думаешь, что я поднимаю шум на пустом месте? Речь
идет о моей жизни! Я все стараюсь понять, ради чего я бросила работу, которая
так мне нравилась. Я знаю, что пожертвовала своей карьерой ради детей, но этого
недостаточно. Я должна быть уверена, что сделала это ради человека, который
любит меня и понимает, от чего я отказалась, чтобы быть с ним. А ты? Ты
способен оценить мою жертву?
