— Не стоит, Пол, — ответила она искренне. —
Снимая твою жену, я получила огромное удовольствие. С Сединой очень легко
работать.
На этом разговор практически закончился. Еще некоторое время
они говорили о разных пустяках. Пол вскоре стал прощаться.
— Надеюсь, ты выспишься, — сказал он, и Глэдис
подумала, что он невольно выдал собственную усталость, однако вслух ничего не
сказала. Ей было прекрасно известно, что даже так называемым «железным»
мужчинам необходим сон, просто они почему-то не любят говорить об этом.
— Может быть, — добавил Пол, — когда-нибудь
мы снова встретимся и прокатимся на «Морской звезде».
— Это было бы чудесно, Пол! — вырвалось у Глэдис,
после чего в разговоре внезапно наступила пауза. Ни он, ни она не знали, что
сказать. Глэдис очень боялась ляпнуть какую-нибудь глупость, способную
испортить их отношения. Пол тоже молчал.
Наконец они неловко пожелали друг другу спокойной ночи.
Глэдис повесила трубку и даже погасила ночник, но заснуть не могла.
Лежа на спине, она смотрела в темноту и представляла себе
«Морскую звезду» — серебристую птицу, затерянную в просторах ночной Атлантики,
которая, сияя ходовыми огнями, на всех парусах идет к Гибралтару. И,
разумеется, она видела стоящего на мостике Пола — капитана этого сказочного
корабля, который твердой рукой вел его вперед.
Но когда Глэдис наконец уснула, ей приснился Дуглас,
который, визгливо крича и размахивая бейсбольной битой, громил ее
фотолабораторию.
Глава 10
Дуг получил трехнедельный отпуск и приехал в Харвич, но
отношения между ним и Глэдис оставались натянутыми. К вопросу о ее карьере они
больше не возвращались. Но такая крупная ссора не могла пройти бесследно. Эхо
тех слов, которые они сказали друг другу, казалось, все еще висело в воздухе
подобно ядовитому туману, обжигавшему гортань при каждой попытке открыть рот.
Поэтому оба старались молчать. Дети не могли этого не заметить, но ни о чем не
спрашивали. Очевидно, они надеялись, что все пройдет само собой, но Глэдис
хорошо знала, что рассчитывать на это не приходится. Поговорить с Дутом
серьезно она решилась лишь в самом конце августа.
— Что мы будем делать дальше? — осторожно спросила
она, выбрав момент, когда никого из детей не было дома.
— Что ты имеешь в виду? — вопросом на вопрос
ответил Дуг, притворяясь, будто понятия не имеет, о чем речь.
— Это лето было не самым лучшим в нашей жизни, тебе не
кажется? — сказала Глэдис, глядя на него через стол. Они только что
пообедали — в полном молчании, теперь это часто бывало, когда они оставались
вдвоем, — и на столе все еще стояла грязная посуда.
— Год на год не приходится. На нас обоих свалилось
слишком много забот сразу, — ответил Дуг, глядя в сторону. Глэдис лишний
раз убедилась, что дерево, выросшее из семян, брошенных в землю еще в мае,
выросло настолько, что его ветви начинают душить их обоих.
— Да, ты много работал, но я не это имею в виду. Надо
что-то решать, Дуг… Это не может продолжаться вечно, иначе мы оба сойдем с ума.
Она и в самом деле изнывала от одиночества, тоски, душевной
опустошенности. Физически они с Дугом были вместе, но то была близость людей,
разделенных бурным потоком. Не перейти вброд, не перебросить моста, не переправиться
на лодке. Да никто из них и не стремился к этому. Глэдис казалось, что Дуг ее
предал и бросил, а он со своей стороны считал, что у нее нет никакого права
требовать от него больше, чем он может дать.
— Да, что-то надо делать, — согласился Дуг. —
У тебя есть какие-то предложения? Что ты решила по поводу своего пресловутого
возвращения в журналистику? Или ты продолжаешь считать, что это твое право?
Глэдис слегка заколебалась. Она не собиралась отказываться
от своей мечты, но сейчас ей опять показалось, что цена слишком высока. Она еще
не была готова к тому, чтобы разорвать договор, который они заключили
семнадцать лет назад. Часто Глэдис казалось, что она вообще никогда на это не
отважится.
Поэтому она решила смягчить свои слова.
— Я не имела в виду полноценную журналистскую
карьеру, — сказала она. — Мне просто хотелось, чтобы Рауль подобрал
для меня какие-нибудь небольшие задания, которые я могла бы выполнять в
свободное время. Я, если можно так выразиться, не собиралась распахивать дверь
настежь — я хотела только, чтобы у меня была маленькая щелочка, сквозь которую
я могла бы смотреть на мир и дышать. Это, похоже, его взорвало.
— Эта твоя «щелочка» в конце концов превратится в
огромную дыру! — воскликнул он. — И по-моему, именно на это ты
рассчитываешь.
— Ты ошибаешься, Дуг! — возразила Глэдис. —
Ведь я же отказалась от корейского задания, хотя мне очень хотелось его
сделать. Как видишь, я вовсе не стремлюсь разрушить нашу жизнь. Я только хочу
спасти себя.
Но Глэдис уже понимала, что дело не только в этом. Главная
проблема заключалась в том, что Дуг не любит ее. Мириться с этим Глэдис было
труднее, чем со всем остальным. Глэдис хотела любить и быть любимой. Ради этого
она готова была вновь пожертвовать чем угодно.
— Я же тебе ясно сказал, что я думаю по поводу твоей
работы… — раздраженно проворчал Дуг. — Ты должна была образумиться, но, я
вижу, ничего не изменилось. Что ж, если хочешь, можешь рискнуть.
— Это жестоко, Дуг! — со слезами на глазах
воскликнула Глэдис. — Ты словно толкаешь меня к краю крыши.
— И что? — холодно отозвался он. — Разве тебе
не все равно? Ты готова пожертвовать нашими детьми, нашей семьей, нашими
жизнями, наконец, — так чего же тебе еще? Коли ты решила поступать только
так, как тебе нравится, — валяй. Я тебе препятствовать не собираюсь. Твой
риск — твой выигрыш. Или проигрыш.
Услышав его последние слова, Глэдис невольно подумала о том,
что Дуг как будто действительно поощряет ее к решительному шагу.
— Ты не понимаешь, — сказала она негромко, —
если сейчас я тебе уступлю, когда-нибудь это непременно нам аукнется. Брак не
может существовать, если одному из партнеров наплевать, что думает и чувствует
другой. А именно так ты поступаешь со мной.
— Ты несешься, закусив удила, и даже дети не могут
заставить тебя опомниться. Но я все равно скажу тебе в последний раз: ты хочешь
получить все сразу, но это невозможно. Дети, семья и карьера — это вещи
принципиально несовместимые. Рано или поздно приходится выбирать что-нибудь
одно, раз и навсегда. Ничего изменить потом невозможно. Детей уже никуда не
денешь, от них не откажешься, если только ты не полная эгоистка.
В ответ Глэдис машинально кивнула, хотя ей было понятно, что
все это просто чистый шантаж. Теперь на чаше весов оказались их дети. Значит,
или семья, или право быть личностью!
— Ты высказался достаточно ясно, — заметила она,
вытирая глаза бумажным полотенцем. — Ну хорошо, предположим, я
«образумлюсь», как ты выражаешься. Что тогда? Это может гарантировать мне твою
любовь, уважение, признательность до конца моих дней?
