Кроме того, сам того не желая, Гастон чувствовал, как в его сердце, целиком заполненном любовью, просыпаются ростки честолюбия. Какая блестящая карьера его ожидает и какую зависть она вызовет у Лозенов и Ришелье! Он не будет вынужден, как Лозен, отправиться по приказу Людовика XIV в изгнание или расстаться с возлюбленной; нет больше разгневанного отца, сопротивляющегося домогательствам простого дворянина, наоборот, есть друг, могущественный и жаждущий, чтоб его любили, жаждущий сам любить свою дочь, столь чистую и благородную. И далее Гастону виделось возвышенное соперничество между дочерью и зятем, изо всех сил старающимися быть достойными столь великого принца и милостивого победителя.
Гастону казалось, что сердце его разорвется от радости: друзья спасены, будущее обеспечено, а Элен — дочь регента. Он так торопил кучера, а тот так погонял лошадей, что через четверть часа он был уже у дома на Паромной улице.
Дверь перед ним отворилась, и он услышал крик. Элен ждала его возвращения у окна, она узнала карету и, радостная, бросилась навстречу своему возлюбленному.
— Спасены! — закричал Гастон, увидев ее. — Спасены и мои друзья, и я, и ты!
— Боже мой, — прошептала, побледнев, Элен, — так ты его убил?
— Нет, благодарение Господу, нет. О, Элен, если бы ты знала, какое сердце у этого человека и что это за человек! О, люби его, Элен, люби регента. Ты ведь полюбишь его, не правда ли?
— Объяснись, Гастон.
— Идем и поговорим о нас. Я могу уделить тебе несколько минут, Элен, но герцог тебе все расскажет.
— Прежде всего скажи мне, Гастон, какова твоя судьба.
— Лучше не бывает, Элен, я буду твоим супругом, буду богат и знатен! Я с ума схожу от счастья.
— И ты, наконец, остаешься со мной?
— Нет, я уезжаю, Элен.
— Боже мой!
— Но я вернусь.
— Опять разлука!
— Самое большое на три дня, всего на три дня. Я еду, чтобы мои друзья благословляли твое имя, мое и имя нашего друга, нашего защитника.
— Но куда ты едешь?
— В Нант.
— В Нант?
— Да, я везу приказ о помиловании Понкалека, Талуэ, Монлуи и дю Куэдика; они приговорены к смерти и своей жизнью будут обязаны мне, понимаешь? О, не держи меня, Элен, подумай о том, что ты пережила только что, ожидая меня.
— И следовательно, о том, что мне предстоит снова пережить.
— Нет, моя Элен, потому что на этот раз нет никакой опасности, никаких препятствий, на этот раз ты можешь быть уверена, что я вернусь.
— Гастон, неужели я всегда буду видеть тебя редко и всего на несколько минут? Ах, Гастон, ведь я тоже хочу счастья!
— Ты будешь счастлива, не беспокойся.
— У меня тревожно на сердце.
— Ах, если бы ты все знала!..
— Тогда скажи мне сейчас то, что я все равно потом узнаю.
— Элен, единственное, что мне нужно для счастья, так это упасть к твоим ногам и все тебе рассказать. Но я обещал, более того, я дал клятву.
— Всегда тайны!
— Но за этой тайной спрятано только счастье.
— О, Гастон! Гастон, я вся дрожу.
— Посмотри на меня, Элен, — ты же видишь, как я счастлив, и посмей мне только сказать, что тебе страшно.
— Почему ты не берешь меня с собой, Гастон?
— Элен!
— Прошу тебя, поедем вместе.
— Это невозможно.
— Почему?
— Прежде всего потому, что через двадцать часов я должен быть в Нанте.
— Я поеду с тобой, даже если мне предстоит умереть от усталости.
— А затем потому, что ты больше не сможешь сама распоряжаться своей судьбой. У тебя здесь есть покровитель, которому ты обязана послушанием и уважением.
— Герцог?
— Да, герцог. Ах, когда ты узнаешь, что он сделал для меня… для нас…
— Оставим ему письмо, и он нас простит.
— Нет, нет, он скажет, что мы неблагодарные, и будет прав. Нет, Элен, я лечу в Бретань как ангел-спаситель, а ты останешься здесь, ты ускоришь приготовления к нашей свадьбе; как только я вернусь, ты станешь моей женой, и я буду на коленях благодарить тебя за счастье, которое ты мне дала, и за честь, которую ты мне оказала.
— Ты меня покидаешь, Гастон! — закричала девушка душераздирающим голосом.
— О, не надо так, не надо так, Элен, ведь я не покидаю тебя. Наоборот, Элен, ты должна радоваться, улыбнись, протяни мне руку и скажи мне — ведь ты так чиста и преданна, — скажи мне: «Гастон, поезжай, это твой долг».
— Да, друг мой, — ответила Элен, — наверное, я должна была бы тебе так сказать, но у меня на это нет сил, прости меня.
— Ах, Элен, это плохо, ведь я так счастлив!
— Что ты хочешь? Это сильнее моей воли, Гастон: ты увозишь с собой половину моей жизни, помни об этом!
В это время Гастон услышал, как часы пробили три удара, он вздрогнул.
— Прощай, — сказал он, — прощай!
— Прощай, — прошептала Элен.
Он сжал руку девушки и поднес ее к губам, потом выбежал из комнаты и стремительно двинулся к крыльцу, около которого слышалось ржание лошадей, замерзших на ледяном утреннем ветру.
Он был уже на лестнице, когда до него донеслись рыдания Элен.
Он поднялся обратно и побежал к ней, она стояла в дверях комнаты, из которой он только что вышел, он схватил ее в свои объятия, и она повисла у него на шее.
— О, Боже мой, — рыдала она, — ты меня все же покидаешь! Гастон, послушай, что я скажу: мы больше не увидимся!
— Бедняжка моя, ты просто обезумела! — воскликнул молодой человек, но сердце его невольно сжалось.
— Да, обезумела… обезумела от отчаяния, — ответила Элен.
И вдруг, преодолев что-то в себе, она страстно обхватила его руками и прижалась губами к его губам. Потом тихонько оттолкнула его и сказала:
— Иди, иди, Гастон, теперь я могу и умереть.
Гастон ответил ей на поцелуй страстными ласками. В это время часы пробили половину четвертого.
— Придется наверстать еще полчаса, — сказал Гастон.
— Прощай, Гастон, прощай, уезжай скорее, ты прав, ты уже должен был уехать.
— Прощай, до скорого свидания.
— Прощай, Гастон!
И девушка молча исчезла в комнате, как призрак в могиле.
Гастон же приказал везти себя на почтовую станцию, там он распорядился оседлать лучшую лошадь и на полном скаку выехал из Парижа через ту же заставу, через которую приехал несколько дней назад.
XXXVII
НАНТ
Специальный суд, назначенный Дюбуа, работал непрерывно. Облеченный неограниченными правами (что в некоторых случаях означает полномочия, данные заранее), он заседал в замке, охраняемом сильным военным отрядом, который был готов в любую минуту отразить нападение недовольных.
