От такого старья Илюха осатанел еще в своем времени, так что больше терпеть издевательств не смог.
— Изя, может, я, конечно, добрый, но если ты сейчас же не перестанешь, то я тебя придушу своими собственными руками.
— Скажите, пожалуйста, какие мы нервные! — недовольно отозвался черт. — Уж ты-то должен знать, что во время проведения боевых действий особенно важным становится микроклимат в подразделении.
— И рука не дрогнет, — спокойно добавил Солнцевский.
— Да хорошо, хорошо, — недовольно отозвался черт и обратился к терпеливо ждущим очередного анекдота богатырям: — Баста, карапузики, кончимся танцы. Самый великий юморист всех времен и народов на сегодня прощается с вами. Думаю, что к следующему концерту мы утрясем вопросик о денежном вознаграждении за мой скромный труд. Цветов не надо, лучше деньгами.
— Вылитый Петросян, — буркнул Солнцевский. — И шуточки такие же свежие.
Услышав такое оскорбление, Изя оцепенел, пытаясь восстановить сбитое дыхание, половил воздух ртом, и уже после этого, стараясь держать себя в руках, изрек:
— Хочу заметить уважаемому Илье, уж не знаю, как вас по батюшке, но сейчас вы обидели меня по-серьезному. Так меня еще никто не обзывал!
Друзья надулись друг на друга, как два хомяка, и только плотный ужин, сотворенный Соловейкой, помирил их. Изя обещал поискать в репертуаре что-нибудь посвежее, а Солнцевский поклялся больше никогда не обзывать его Петросяном. На том и порешили ко всеобщему удовлетворению.
* * *
Малая дружина упорно продвигалась на восток. Постепенно командная тачанка стала центром всего войска. Изя своими хохмами продолжал веселить богатырей, но это не мешало друзьям зорко следить за всем, что происходило вокруг. Безучастным к его концертам оставались только былинная троица, глядящая на их компанию с большим недоверием, да еще Лихосватский, так же шарахающийся от бывших друзей, как Изя от ладана.
В первую же ночь Изя с Илюхой решили не спускать со странного сотника глаз. Это, конечно, оказалось трудновато ввиду того, что оба они очень уж любили поспать, но, как говорится, чем не пожертвуешь ради общего дела.
Также коллеги постановили, что хватит трехголовому просто так крыльями махать, пора и общему делу послужить. Илюха на привале отвел Гореныша в сторонку и провел подробный инструктаж новоиспеченного воздушного разведчика. Мотя терпеливо выслушал хозяина, кивнул и со следующего утра приступил к воздушному патрулированию местности.
Однако время шло, а никаких подозрительных действий Мартын не совершал. Наоборот, сотник потихоньку оттаял, и вскоре своим поведением совсем не отличался от остальных богатырей. Друзья уже стали крепко сомневаться в справедливости своих подозрений, но слежку всё-таки пока решили не отменять.
Сказать, конечно, легко, сложнее оказалось это воплотить в жизнь. Накопленная усталость брала свое, и вот однажды, вместо того, чтобы отправиться на ночную вахту к шатру Лихосватского, Изя пробурчал что-то типа «куда он денется с подводной лодки?», прикорнул у тачанки и зычно захрапел. Солнцевский к тому времени видел уже десятый сон и призвать к ответу нерадивого напарника был не в состоянии.
Любава, привыкшая к порядку во всем, не смогла равнодушно смотреть на такое вопиющее нарушение устава караульной службы. Бывшая Злодейка тихо выругалась (старые привычки оказались слишком сильны) и свистнула Гореныша.
Положа лапу на сердце, в планы Моти ночные прогулки также не входили. Он целый день провел в режиме воздушного патрулирования, лишь изредка отвлекаясь на то, чтобы шугануть какую-нибудь зазевавшуюся ворону, так что довольно сильно устал от такой воздушной вендетты.
Дело было в том, что в первый день путешествия в него врезались, а после этого нагло обругали две каркуши, и теперь Змей считал своим долгом доказать, кто именно хозяин в небе. Надо признать, что это ему вполне удавалось, но отнимало массу сил и энергии. Сами посудите, ворон много, а Мотя один. А ведь есть еще сойки, сороки и прочая пернатая живность.
Так что после обильного ужина Гореныш собирался задать храпака, но судьба в лице Соловейки распорядилась иначе. Как истинный джентльмен, Мотя никак не мог отпустить Любаву одну и, издав три скорбных вздоха, отправился с ней.
Дружина встала лагерем у подножия небольшой горы, шатер же Лихосватского стоял с самого края. Любава выбрала подходящий наблюдательный пункт у старой сосны и удобно расположилась между мощных корней. Мотя, немного порыскав по округе, улегся рядом. Через некоторое время уже начинавший дремать Змей вдруг услышал тихое посапывание Соловейки. Любава, уставшая за день никак не меньше своих коллег, даже не заметила, как провалилась в глубокий, всепоглощающий сон.
Гореныш недовольно застрекотал и обреченно попрощался с ночным отдыхом. Уж кто-кто, а Мотя просто чувствовал, что Мартын человек, мягко говоря, не заслуживающий доверия. Именно Змей с самого начала пытался всеми доступными методами донести свои подозрения до хозяина, и теперь, когда это ему почти удалось, он просто не мог позволить оставить Лихосватского без присмотра.
Выпустив решительную струйку дыма, Мотя встал на стражу. Однако тут уже начались внутренние противоречия самого Змея. Левая голова, любящая поспать больше всех остальных, категорически не смогла бороться со сном, то и дело начиная заразительно храпеть. Средняя и правая головы вначале честно пытались морально поддержать ее, потом поддерживали ее физически с помощью зубов, а потом им осталось только признать, что победа осталась за левым флангом.
К ужасу головы средней, вскоре пал и фланг правый. Оставшаяся бодрствующая треть бедного Моти с ужасом прислушивалась к руладам, которые выводили во сне коварные соседи, и что есть силы боролась со сном. Силы Горыныча оказались небезграничны, сознание последнего бодрствующего стража уже почти оставило его, и голова склонилась к земле.
Тут из шатра вышел Лихосватский.
Сон со средней головы как рукой сняло, однако в целях конспирации она решила пока затаиться. Мартын прислушался к спящему лагерю, кинул взгляд на мирно посапывающую Соловейку и бархатно храпящего Змея, вполголоса рассмеялся. После этого закинул мешок за плечи и решительно отправился прочь из лагеря. Что и требовалось доказать, вряд ли сотник решился на банальную утреннюю прогулку.
Будить соседей средняя голова решила кардинально — она просто кусанула обе, и всего делов. Левая и правая, конечно, бурно выразили свое возмущение, но под напором неопровержимых улик признали свою неправоту. Настало время действовать сообща.
Первым делом довольно бесцеремонно была приведена в боевое состояние Соловейка. Мотя не нашел более эффективного метода, как легкое стимулирование зубами пятой точки спящей. Как и следовало ожидать, Любава мгновенно очнулась и тут же попыталась провести захват передней конечности с последующим проведением болевого приема. Змей оказался на высоте и вовремя отскочил.
