— Ты чего молчишь-то? — не выдержал Илюха и толкнул рогатого коллегу в бок. — Протестуй хотя бы для приличия.
— Я таки не понял, ты что, будешь мне советовать? — вскинул бровь Изя.
— А почему бы и нет?
— Скажи, я во время драки лезу к тебе с советами?
— Нет.
— А если бы лез, ты бы куда меня послал? — не унимался черт.
— Да, в общем-то, не так и далеко, — был вынужден признаться богатырь.
— В таком случае ты знаешь, куда ты отправишься сам, если будешь лезть в то дело, в котором ничего не смыслишь. К тому же он так разошелся, что никаких протестов просто не заметит.
Получив такой отпор от коллеги, Илюха был вынужден отступить. В конце концов Изе действительно виднее, когда именно выкладывать главные козыри.
— Таким образом налицо сращивание криминала с правоохранительными органами, — подошел к концу неугомонный Микишка. — И их надо вывести на базарную площадь и повесить. Все, я закончил.
Нельзя сказать, что овации были бурные, но они были. Дьячок действительно выжал по максимуму из сложившейся ситуации, и казалось, что уже ничто не сможет спасти дружину от неминуемой гибели.
И тут на сцену вышел Изя... Сказать, что он был в ударе, это значит не сказать ровным счетом ничего. Даже Илюха с Соловейкой, прожившие с ним под одной крышей целый год, и то словно зачарованные следили за пламенным выступлением своего говорливого друга.
Он яростно жестикулировал, бегал от скамьи подсудимых к Берендею и обратно, то падал на колени перед княгиней, а то яростно грозил кулаком небесам. А какими цитатами он сыпал!
Начал Изя издалека, то есть с личности обвиняемых. Рыба гниет с головы, и первым под острый как скальпель язычок черта попал Солнцевский. Уже буквально через минуту Илюха узнал, какое тяжелое детство, оказывается, у него было. Беспризорщина, каторжный труд на белильной фабрике, хождение с бурлаками по Волге, мрачные трущобы Хитровки, милицейские облавы, детский дом, игрушки, прибитые к полу, учеба в ремесленном училище и хроническое недоедание.
Изя, словно заправский бармен, замешал просто безумный коктейль из произведений Гиляровского, Горького и Пантелеева. А то, что слушатели уже давно потеряли нить рассказа и понимали меньше трети слов, которыми оперировал черт, было уже неважно. Суть повествования они вполне четко уловили. Страсть и эмоциональность, с которыми выступал средний богатырь, сделали свое дело, присутствующие уже не сомневались, что более несчастного человека, чем бывший браток, на земле просто не было. Но вскоре они осознали, насколько глубоко они ошибались на этот счет, ведь Изя перешел ко второму члену их команды.
На этот раз, чтобы наиболее ярко и красочно осветить тяжелую судьбу-судьбинушку женщины на Руси, пошел в ход Некрасов, Островский и все тот же Горький. Самодуры, деспоты, тираны, тяжелый физический труд и уникальное трудолюбие, граничащее с шизофренией, оказались постоянными спутниками Соловейки во время ее непродолжительной, но удивительно насыщенной жизни.
— Слона на скаку остановит и хобот ему оторвет! — громогласно выдал Изя, указывая на замершую от ужаса Любаву. — Да что я вам говорю, вы и сами видите!
Сидящие в зале обратили свои взоры к скамье подсудимых, и действительно увидели все то, что им только что говорил Изя.
— А Мотя?! — продолжал гнуть свое наш рогатый оратор. — Вы помните историю Муму? Таки это детский лепет по сравнению с тем, что удалось пережить нашему трехголовому другу!
В дело пошло все: Каштанка, все та же Муму, олененок Бэмби, Том и Джерри и даже Волк и Заяц из «Ну погоди!». В конце Изиного выступления рыдали не только все присутствующие в зале женщины, но даже сам Мотя. Роняя на пол крокодиловы слезы, головы безуспешно пытались успокоить друг друга. Хорошо еще, что хозяин был рядом и что есть силы пытался его пожалеть.
Сделав небольшую паузу, чтобы дать дамам проплакаться, а самому промочить горло, Изя перешел к кульминации. На этот раз на свою сторону черт призвал «тяжелую артиллерию» в виде Чернышевского, Достоевского, Шекспира и Гайдара.
«Что делать?», «Кто виноват?», «В чем именно он виноват?», «Как докатились до жизни такой?», «Ты меня уважаешь?», «Быть или не быть?» и «Доколь Тимур со своей командой будет терроризировать окрестных хулиганов?» — вот только некоторые вопросы, которые решительно, неотвратимо и невзирая на лица вытащил на свет говорливый черт.
Наконец он закончил, победной походкой прошелся мимо слушателей, подмигнул Илюхе и замер в центре зала, гордо скрестив руки на груди, словно великий трагик после отыгранного бенефиса.
Бурные аплодисменты, переходящие в овации... Помнится, именно так комментировали дикторы центрального телевидения неискренние хлопки в зале, когда на трибуну поднимался очередной Генеральный секретарь. Так вот Изя сорвал бурные овации сразу, не размениваясь на сомнительные аплодисменты. Даже оцепеневший Микишка и тот хлопнул несколько раз в ладоши, поддавшись всеобщему порыву, но тут же взял себя в руки, собрался и, дождавшись, когда оппонент соберет положенную порцию восторгов, обратился к Берендею:
— Князюшко, отец родной, но ведь это все к нашему делу не имеет никакого отношения. Есть же официально зарегистрированные жалобы иноземцев на этих милейших... Тьфу, что я такое говорю? На этих аспидов окаянных!
— Фу ты, ну ты, ножки гнуты, — тут же взвился затихший было черт, — про самое главное я-то и забыл!
С этими словами он вытащил из-за пазухи сложенный пергамент и передал его Берендею. Князь, который также попал под действие природного дара Изи и готов был уже оправдать всю команду со всеми потрохами, поначалу даже не хотел его брать, но потом все-таки сделал над собой усилие и развернул представленный документ. Он быстро пробежал его глазами, удовлетворенно хмыкнул и протянул его Микишке:
— На, прочти громко, чтобы все слышали.
Дьячок обреченно принял пергамент, прокашлялся и озвучил козырного туза, который так непринужденно ввел в игру Изя.
«Мы, нижеподписавшиеся послы иноземных государств в стольном граде Киеве, торжественно заявляем, что при временном помутнении рассудка возвели напраслину на честных граждан, состоящих на службе у князя Берендея, в составе „Дружины специального назначения“. Нас никто не бил, не жег, ничего украдено также не было. А все члены обозначенной дружины — люди замечательные, кристально-честные и порядочные. Особенно Изя.
Фриц Геральд Леопольд Ульрих Витольд Вольф Киндерлихт.
Курвель Вражинас.
Альфонсо Чмоник.
P. S. Простите нас, люди добрые, мы больше так не будем!
— Сам диктовал? — саркастически хмыкнул Илюха.
— Ну так!
— Оно и видно.
— А что? По-моему, неплохо получилось, — пожал плечами Изя.
