— Не, ну вы видели таких прохиндеев? — взвился Изя, обращаясь исключительно к коллегам. — Он таки нас задним местом на кол собрался сажать, а теперь еще нехорошими словами костерит. А, между прочим, среди нас женщины и дети!
Мотя с Любавой хотели было что-то возразить, но черт решительно пресек эту попытку.
— И ладно бы повесить приказал или, скажем, головы отрубить, это еще куда ни шло! — продолжил бушевать рогатый, по-прежнему игнорируя князя. Все это говорилось о нем, но не ему. Такая ситуация, несомненно, напрягала Берендея, но переломить ее ему пока не удавалось. — Так нет, задумал из нас эскимо на палочке сделать. Тоже мне, любитель мороженого!
— Так чего не ляпнешь, не разобравшись? — попытался пойти в наступление князь. — Агриппина чуть не сгорела, а вас и след простыл. Вот я и переусердствовал слегка.
— Слегка?! — Изя перешел на крик, наконец обращаясь непосредственно к оппоненту. — И это он называет «слегка»?
— Ну сгоряча… — попытался сменить формулировку Берендей.
— Сгоряча?! — на этот раз возмущенной оказалась Соловейка.
— Ты подбирал бы слова, ваше благородие, — угрюмо заметил Солнцевский, — а то я за своих ребят не отвечаю. У них день был тяжелый, чуть мягким местом на острую деревяшку не посадили, так что могут сорваться.
Берендей тихо застонал и сделал несколько глубоких вдохов. Вроде полегчало.
— Так я думал, вы оправдаетесь в два счета, а я сразу — раз, и помилую…
Ответом послужило дружное осуждающее молчание. Изя опять воздел глаза к небу и демонстративно стал изучать облака, Соловейка носком сапога старательно пыталась вырыть небольшую ямку в снегу, а Илюха гладил своею любимца, в упор глядя на свое непосредственное начальство. Начальство занервничало еще больше.
— Так я ж бумагу вам дал, с особыми полномочиями и неприкосновенностью. Могли бы на нее сослаться…
Коллеги продолжали заниматься своими незатейливыми делами.
— У меня земля под ногами горит, вражина под боком затаилась, нервы ни к черту…
Изя недовольно поморщился, он вообще не любил, когда его рогатое племя поминают всуе.
Берендей продолжал сетовать на свою нелегкую долю, однако публика вскоре начала откровенно скучать. Наконец докладчик осознал, что его слова уходят в пустоту, и с отчаянием в голосе закончил свое выступление:
— Простите меня, что ли…
— Уф, наконец-то, — облегченно выдал Изя. — Я уж думал, околеем на этом эшафоте.
— Холодно, чай, не май месяц… — поддакнула озябшая Соловейка, — а мы в летней форме одежды.
Солнцевский ничего не сказал, просто пожал руку Берендею и одобрительно хлопнул его по плечу.
— Только для того, чтобы вопрос был исчерпан окончательно, надо уладить некоторые формальности, — по традиции добавил ложку дегтя Изя. — Сейчас князь должен обещать, что никогда, ни при каких обстоятельствах, он не будет приговаривать нас к смертной казни, особенно таким негуманным способом.
— Э-э-э… — протянул острожный Берендей, теребя бороду. — Хоть в темницу-то можно? Мало ли чего, а то на вашу компанию вообще никакой управы не найдется.
Друзья переглянулись и с улыбкой выдали коллективный ответ:
— Можно!
На том и порешили: казнить нельзя, сажать можно, но в исключительных случаях и за дело.
— А мы будем служить тебе верой и правдой, — подвел итог разговора черт, — конечно, до тех пор, пока не прекратится должное финансирование нашего подразделения.
— Точно, вот завтра с самого утра и начнем, — со знанием дела заметил Солнцевский. — Думаю, после пережитого мы заслужили хотя бы полдня отдыха?
Берендей не имел ровным счетом никаких возражений.
— Кстати, а что было в том послании? — поинтересовалась Соловейка, как самая ответственная из всей компании. — Может, что важное, а мы до утра расслабляться собрались.
— Да ничего особенного, — пожал плечами Берендей, — это моя драгоценная супруга сообщила мне, что после успешного разрешения нашего маленького недоразумения я могу не торопиться во дворец, и даже разрешила опрокинуть чарку-другую Изиного первача. Кстати, на липовом цвете мне больше не наливай, у меня от него изжога, а вот облепиховку твою пить согласен, после нее сон как у младенца и голова не болит.
Понадобилось некоторое время, чтобы оценить всю мудрость и прозорливость Агриппины. Зато когда наконец это произошло, грянул дружный богатырский смех. Многострадальный эшафот не выдержал такого глумления над своей сущностью, испустил последний стон и рухнул, похоронив под своими обломками остатки недоразумения, случившегося между верховным киевским правителем и «Дружиной специального назначения».
Конечно, они отметили. А вы что хотели, повод был просто железобетонный! К чести спепдружинников и самого Берендея, по обычной схеме сие мероприятие не пошло. Никаких тебе милых сердцу выходок, провожаний с песнями и плясками и уж тем более «продолжения банкета» во дворце. Чинно, степенно посидели в «Чумных», откушали соленых опят, квашеной капустки, соленых огурчиков, уговорили шмат копченой грудинки под трехлитровую бутыль облепиховки и распрощались. Князь помчался к своей беременной супруге, средний и старший богатыри клятвенно пообещали Любаве вымыть посуду, но тут же, с чувством выполненного долга, надавили на массу. Соловейка привычно проводила взглядом спины коллег, сделала зарубочку в голове — припомнить им самоустранение, и в два счета сама навела порядок в горнице. Посетовала напоследок, что не удалось накрыть стол, соответствующий как поводу, так и монаршему гостю. Напомнила себе, что она сама только что «откинулась», а стало быть, не успевала в полной мере дать выход своему кулинарному таланту. На том успокоилась и отправилась спать.
Илюха проснулся в скверном настроении, часа за полтора до общего подъема. Сказывались последствия вчерашней казни — голова гудела вязкой, тупой болью. Но это была не единственная причина для беспокойства, хотя и самая неприятная. Илюха попытался было разобраться, что еще могло бы его встревожить, однако причина первая напомнила о себе гулкими ударами в висках. Пришлось принимать меры. Солнцевский прихватил с собой глиняную бутыль с пивом и направился в душ. День обещался быть суетным, так что на этот раз в руках старшего богатыря оказалось «Любава легкое», сорт пива, который он употреблял редко.
Санузел, отстроенный под личным руководством Солнцевского княжеским кузнецом Захаром, был, несомненно, жемчужиной «Чумных палат». Да что там палат, такого произведения средневекового искусства не было ни у кого в Киеве. Да, пусть не совсем правильно называть такими словами туалет с душем, но не забывайте, на дворе был не двадцать первый век, и даже не двадцатый. В те времена все удобства были во дворе, а мылись люди исключительно в банях или вообще на живой воде. Изя и Илюха, прибывшие из далекого будущего, крайне негативно восприняли возврат к первоистокам в бытовом плане. Нет, баню и тот и другой очень любили, но все же считали парилку скорее удовольствием, чем местом для смывания грязи. Вот и пришлось обустраивать свой быт с помощью все того же Захара, благо тот был на все руки мастер и уже перестал удивляться странным заказам Илюхи и его коллег. В результате совместных усилий небольшая пристройка к дому украсилась вполне сносным туалетом, душем и даже… джакузи. Многочисленные пузырьки подавались в огромную бадью с помощью сложного механизма, изобретенного Захаром.
