Знакомые очертания, не менее знакомая дубовая дверь. Чтобы не впустить холод вовнутрь, старший богатырь постарался проскочить в питейное заведение как можно быстрее. Илюха отряхнул снег с ног и осмотрелся. Возле дверей оказался пустой стол, вот за ним-то он и расположился.
Несмотря на поздний час, народу было предостаточно. В основном оттягивались жители «Иноземной слободы», хотя хватало и местных. Илюха поймал на себе неодобрительный взгляд хозяина питейного заведения, но не стал обращать на него особого внимания. По большому счету, тот имел полное моральное право так смотреть. Как-то раз Солнцевский на пару с Изей устроили тут грандиозное побоище. После него в кабаке не осталось ни одной целой табуретки, а барную стойку вообще пришлось отстраивать заново. Именно на ней Илюха держал оборону под натиском объединенного иноземного воинства до подхода подкрепления со стороны дружественно настроенного мирного населения. Кстати, именно тут, в качестве законного трофея, Илюха отобрал у посла Тевтонского ордена Фрица Геральда Леопольда Ульриха Витольда Вольфа Киндерлихта его рогатый шлем. Впоследствии он (в смысле шлем) послужил началом небольшой коллекции, которую начал собирать Солнцевский на память о былых заслугах.
На этот раз подобное злостное хулиганство никоим образом не входило в планы старшего богатыря. Просто требовалось место, чтобы собраться с мыслями и пропустить пару-другую глотков чего-нибудь покрепче, дабы морально подготовиться к тяжелому разговору с Соловейкой, который неотвратимо ждал его впереди. Надеяться на то, что бывшая разбойница забудет об утренних событиях, было, по меньшей мере, глупо. Оставалось только ругать самого себя за официальный тон и те слова, что вырвались у него в «Чумных палатах».
Илюха сделал большой глоток из принесенного кубка, расправил уставшие плечи и неторопливо пробежался глазами по заведению. Через мгновение стало понятно, что расслабился он зря. В самом углу кабака, за отдельным столом, пила чай… Соловейка.
— Пару глотков для храбрости, говоришь? — тут же встрепенулась совесть, доселе придавленная чрезвычайным служебным рвением, развитым Солнцевским в течение дня.
— Откуда она тут взялась? — удивился Илюха, старательно игнорируя высказывание совести.
— Как это откуда? — удивилась собеседница. — Целый день переживала, плакала, злилась на тебя. Вечером приготовила ужин, накрыла на стол и принялась тебя ждать. Ждала она, ждала и дождалась: все остыло. Это, конечно, мелочь, но мелочь очень символичная.
— Почему это? — удивился Солнцевский.
— А потому, что ты такой же холодный, как остывший антрекот, — ехидным голосом охотно пояснила совесть, — в конце концов, она устала тебя ждать и пустилась во все тяжкие. Так сказать, пошла навстречу разврату и разгулу.
— Чему?!
— А ты что думал? Именно этим двум составляющим брошенной женщины. Ты вспомни, за все время вашего знакомства она хотя бы раз одна на ночь глядя из дома выходила? То-то! А толкнул ее на этот скользкий путь именно ты. Сейчас она напьется иноземного шнапса, захмелеет, к ней подсядет какой-нибудь подвыпивший чухонец и начнет хватать ее за коленки под столом. А потом…
— Хватит!
— Давай я все же продолжу, — настаивала совесть, — потом они пойдут…
— Хватит, я сказал! Твоя взяла, сейчас подойду к ней, попрошу прошения и…
Тут Солнцевский осекся и крепко призадумался.
— Что последует после этого многозначительного «и»? — поторопила его совесть. — Ты определился с вариантом развития ваших отношений, переводишь их исключительно в служебно-дружескую плоскость или еще в какую? Кстати, пока ты думаешь, просто посмотри на нее.
Илюха последовал совету своей совести и поднял глаза на Любаву. Та задумчиво глядела в одну точку, не догадываясь, что стала объектом пристального внимания своего непосредственного начальства. Но не только томный взгляд удивительно чистых глаз привлек старшего богатыря. Ладно скроенный сарафан настолько удачно подчеркивал пышный бюст Соловейки, что Солнцевский невольно залюбовался. Тут она глубоко вздохнула и по милым прелестям прошла небольшая волна. Даже не волна, а так, небольшая рябь. Однако и такого волнения оказалось достаточно, чтобы дыхание старшего богатыря участилось.
— Хороша, — резюмировала совесть. — И что ты решил?
— Пожалуй, второй вариант, — выдохнул Илюха, не сводя взгляда с женской составляющей вверенного ему подразделения.
Некоторое время совесть довольно молчала, наслаждаясь маленькой победой.
— Я пошел! — выдал Солнцевский, решительно поднимаясь из-за стола.
— Стоп!
— Почему это?
— Потому что так дела не делаются.
— А как они делаются?
— Красиво.
Солнцевский вновь опустился на скамью.
— Поясни, — терпеливо обратился он к совершенно невыносимой совести.
— Легко. Она этого момента ждала всю свою сознательную жизнь. Отчего-то мне кажется, что в своих мечтах она видела если не принца на белом коне, то хотя бы гладковыбритого богатыря, не пахнущего алкоголем, и с букетом цветов.
— Ты что, совсем ошалела, где я тебе ночью, среди зимы, в древнем Киеве цветы найду?
— Значит, по поводу щетины и одеколона возражений нет, уже неплохо, — тут же подловила Илюху совесть, — и потом, Киев во все времена Киев, если постараться, здесь можно найти всё!
— Если ты такая умная, может, подскажешь, где я могу цветочками разжиться? — ехидно поинтересовался Солнцевский.
— Запросто, — парировала совесть, — ты же в «Иноземной слободе».
— Ну и? — не понял старший богатырь.
— А в «Иноземной слободе» живут иноземцы.
— Тонкая мысль, — хмыкнул Солнцевский.
— Сейчас замолкну, и будешь расхлебывать ситуацию сам, — обиделась совесть.
— Правда? — обрадовался Илюха и довольно потер ладони.
— Не дождешься, — буркнула совесть и принялась растолковывать свою нехитрую мысль. — Немцы, поляки, литовцы — все такие правильные, культурные, аккуратные. Вот теперь скажи мне, что у подобных зануд, как правило, стоит на подоконниках?
— Цветы! — наконец-то догадался Солнцевский.
— И хотя бы некоторые из них цветут. Если взять количеством, то даже из чахлой герани можно собрать приличный букет. Кстати, заодно можешь стрельнуть у них какой-нибудь парфюмчик и разжиться горячей водицей для бритья.
Обрадованный старший богатырь живо вскочил с места, но тут же вернулся на исходную позицию и с озадаченным видом задал вопрос:
— Ввалиться ночью в иноземное посольство, оборвать все цветы, а перед уходом попросить немного освежить меня одеколоном перед предстоящим свиданием. Слушай, а тебе не кажется, что это перебор даже для меня?
— Нет, не кажется, за подобные твои выходки я уже давно не отвечаю, — совершенно спокойно заметила совесть. — И потом, как минимум у трех иноземных послов перед тобой имеется должок.
