Я перебрался в противоположный конец боярского подворья, стал в тенечке от конюшни и кинул в последний раз взгляд на темный боярский терем. Только окно Селистены светится, не спится мелкой, меня ждет. Извини, рыжая, может, еще когда-нибудь встретимся. К тебе сейчас истинный обладатель холодного мокрого носа вернется. Он, конечно, не такой умный, как я, но более преданный. А это в нашей жизни значительно важнее — ты с ним не пропадешь.
Что-то я разнюнился, в конце концов, я в этой дурацкой шкуре как раз из-за этой конопатой. У меня таких рыжих в жизни еще много будет, и с менее сварливым характером. Стану человеком, надену перстень, и только меня и видели. Весь мир передо мной будет!
Куда направиться, я еще не решил, выберусь за городскую стену, а там посмотрим. Может, еще побродяжу, а может, к Серафиме вернусь. Наверное, все же еще попутешествую, не нагулялся я. С перстнем Сивила я стал практически неуязвим, уж теперь-то меня стража не сцапает.
А конопушки у нее все-таки очаровательные. Тьфу! Опять я за свое. Все, хватит сантиментов, в путь!
Оглянулся напоследок, вроде никого нету. Перстень вот он лежит передо мной, чистенький, в лунном свете искрится и играет. Чтобы надеть его и повернуть, надо пару секунд. Во как на меня все предшествующие события повлияли, даже действия свои продумывать стал. Все, прощай, Кипеж-град, может еще сюда вернусь. Раз, два, три, кусаю себя за коготь на правой лапе…
А-а-а! Чуть зуб не сломал! Не может быть, чтобы я так свои ногти запустил. Тьфу ты, так я себя за серебряный коготь цапнул! Я про него и забыл, лапы-то вечно пыльные, босиком же ходил, сапог для собак не придумали пока. Погодите, а почему это у меня до сих пор лапы? А где мои прекрасные стройные ножки?! Странно, не получилось, а раньше с возвращением человеческого обличья у меня проблем не было. Цап, и готово. Попробуем еще раз.
— Р-р-р! — Это я по привычке начал себе помогать голосом.
Наверное, если бы в этот момент меня кто-нибудь увидел, то очень бы удивился. Представьте: ночь, луна, задний двор, огромный черный пес со светящимися голубыми глазами с остервенением грызет свою собственную лапу и при этом самозабвенно ругается на чистом русском языке, перемежая брань собачьим рычанием.
Похоже, прежде чем остановиться, я грыз себя минут пять. Никак не мог поверить, что снятие заклинания не действует. Думал: вот если укусить посильнее, так обязательно эта напасть спадет и стану я опять статным, красивым, с руками вместо лап, а главное, без хвоста. Опомнился я, только когда кровь потекла.
Так, спокойно, надо все хорошенько обдумать, но для начала надо успокоиться. Поискав глазами вокруг, я решительно направился к огромной бочке в дальнем углу, наполненной водой на случай пожара. Холодная вода это было именно то, что мне нужно. Особенно не заботясь о том, что меня кто-нибудь увидит (не забывайте, я был на грани нервного срыва), я залез в бочку. Это было непросто, но я же сильный!
Холодная вода быстро остудила мои мозги, но вылезать сразу я не собирался, мысли до сих пор плясали в моей лохматой голове и никак не хотели выстроиться в очередь. Так, я же почти дипломированный колдун и не должен паниковать. Я ведь превращался в зверей и птиц много раз и всегда возвращал свое обличье. Все происходило быстро и четко, так почему же у меня до сих пор клыки, а не зубы, лапы, а не ноги? Дело тут, конечно, не в серебряном когте, тогда в чем?
Пойду с самого начала, надо вспомнить, как я превратился в Шарика. Меня собирались казнить — я был против, пламенно говорил — меня жалели, опять говорил — меня развязали… Стоп! Точно! Я собирался превратиться в сокола, прочитал заклинание, и в тот момент, когда делал жест, этот зубастый монстр меня укусил за филейную часть. Я еще вскрикнул. Надо вспомнить, что именно.
Думай, Даромир, думай, ты умный и на амнезию никогда не жаловался. Правда, потом башкой о стену ударился, но так это я уже псом был, а у него голова покрепче будет. Вспомнил! Я тогда завопил от боли и крикнул: «Пес меня побери!» Точно, так оно и было. Вот оно в чем дело, так это я, вместо того чтобы закончить заклинание, вступил в пререкания с этой облезлой болонкой и в результате вселился в нее, а не превратился в сокола, как хотел. Как все просто, почему я раньше об этом не подумал?
От распирающего меня возмущения я поскользнулся и ушел под воду с головой. Брр! Чуть было вода в уши не попала, а вы знаете, какие у собак уши нежные! Тем более такие уникальные, как у меня. Их беречь надо. Ладно, пора вылезать; как я прокололся — понял, а вот как это исправить, можно подумать и в тепле.
Вы представляете, как выглядит собака, только что вылезшая из воды? Для полноты картины можно уточнить, что очень лохматая собака. Представили? Вот и мне стало бы, наверное, смешно, если бы я был человеком и увидел свою собаку. И Селистене стало смешно. А чего, собственно, смешного? Ну мокрый, ну худой, ну шерсть клоками висит, ну да, похож я в мокром виде на огромную крысу… Но смеяться-то так зачем? Мне же все-таки стыдно — вода с меня течет, без одежды, ночью, да к тому же перед дамой. Правда, дама мелковата, но, как ни крути, она все-таки женщина, а я без штанов.
В общем, обиделся я. А у этой оглашенной аж слезы из глаз потекли — так от смеха заливалась.
— Шарик, маленький, что это ты по ночам купаться решил? Вроде раньше я за тобой любви к воде не замечала.
Просто чудом удержался, чтобы в ответ не сострить что-нибудь. Даже язык случайно прикусил. И чтобы немножко остудить боярский пыл, я отряхнулся. Вот и отлично, теперь мы одинаково мокрые. Смотрите, не ожидала рыжая такого от меня, даже дыхание у нее перехватило. Ну что стоишь, пошли в дом, вытираться!
— Гав!
Ну типа гав-гав! Пошли, пока весь дом не перебудили, я же тебе нормальным собачьим языком говорю!
— Ну ты, Шарик, и балбес! — стряхивая брызги, хихикнула Селистена. — Пошли в дом, вытираться.
Вот и чудненько, а то я в своем порыве голову остудить порядком остудил все остальное, и заболеть совсем не хочется в разгар лета. А за балбеса и за «маленького» потом ответишь, сейчас сил нету с тобой, ворона мокрая, разбираться.
Я быстро догнал изрядно намоченную мной хозяйку (а не будет смеяться!) и буквально в нее врезался.
— Удивительно, а откуда здесь мог очутиться мой перстень? Его же голубоглазый воришка унес, — внезапно остановилась Селистена.
Караул! Совсем о перстне забыл. Ишь, глазастая какая! И что же мне теперь делать? Кстати, эта вредина цвет моих глаз запомнила. Ха-ха, вот тебе и вобла сушеная!
— Может, он выронил, когда его в холодную тащили? — задумчиво протянула она. — А все-таки жалко парня, хоть и тот еще жук был.
Это я-то жук? Да от сороконожки слышу! Конечно, жалко меня, я же хороший. Пойдем все-таки в дом, вот проснется Кузьминична, так она меня за такие дела сама в бочке утопит.
Словно услышав меня, Селистена зажала перстень в руке и, вздохнув, побрела домой. Ох эти женщины! Чуть не казнила меня, а теперь вздыхает.
