Женщина всегда остается женщиной. Любую фальшь Селистена чутко отлавливала на дальних подступах, а такую банальную, но очень радующую девичье ухо лесть скушала и не подавилась. Даже и врать много не пришлось, я действительно к ней привязался, а подробности о перстне излишни.
— Так, значит, ты сейчас во двор расколдовываться ходил, а у тебя ничего не получилось? — Голос боярышни заметно потеплел.
— Точно так.
— А в бочку зачем залез?
— Остудиться захотел, с мыслями собраться.
— Ну и как, собрался?
— Почти, но после того, как ты мне подсвечником заехала, мысли опять разбежались.
Селистена пропустила колкость мимо ушей и продолжила допрос:
— И что ты теперь будешь делать?
— Еще не решил, но сам я расколдоваться точно не смогу, так что ждет меня далекий путь либо к своей кормилице, либо к бывшим наставникам и учителям.
— А когда они тебе помогут, мой Шарик ко мне вернется?
Кто о чем…
— Конечно, вернется, обещаю. Между прочим, я его лучше и совсем рядом. — Я лукаво подмигнул боярышне. — Надеюсь, ты мне разрешишь сегодня переночевать рядом с тобой?
— Что?
— Ну ладно, ладно, могу и в ногах примоститься. Хм, похоже, я переборщил. Как трудно с людьми без чувства юмора, может, я пошутить хотел!
— Ты свое место очень хорошо знаешь — коврик у двери. Я и собственного пса к себе на кровать никогда не пускаю, а уж какого-то колдуна-оборотня и подавно! Ишь, какой шустрый выискался!
— Меня, потомственного колдуна, образованнейшего и красивейшего, на коврик?
— Увы, для вас, как самого хвастливейшего болтуна на свете, коврик именно то место, что вам необходимо. Спать уж давно пора, а то завтра с самого утречка тебе предстоит дальний путь.
— Это куда же? — разочарованно протянул я.
— Как куда? Конечно же к твоей кормилице, расколдовываться.
— Ты что, меня выгоняешь?
— Почему выгоняю? Ты же сам сказал, что собираешься в путь, так я просто обозначила момент отбытия.
— И не жалко тебе меня?
— Ничего, не пропадешь с твоими талантами. Так что, когда проснусь, очень хотелось бы уже не видеть вашей наглой, лохматой физиономии.
— Между прочим, это физиономия твоей собаки.
— Моя собака таким взглядом никогда не смотрела и так не наглела.
Тут до меня наконец-то дошло, что Селистена не шутит. Вот и делай добро людям, а они тебя в холод и голод на улицу выбрасывают.
— Погоди, что значит раненько утречком? Так ты что, даже позавтракать мне не позволишь? Хочешь, чтобы я с голоду умер?
— Единственное, что тебе грозит, так это умереть от обжорства. Ладно, оставайся на завтрак, а после отправляйся восвояси. И мне не хотелось бы повторять свое решение. А теперь давай спать, я по твоей милости завтра с красными глазами встану.
С этими словами она демонстративно улеглась на свою огромную постель. Вот это наглость!
— И не вздумай даже смотреть в мою сторону, а то ночевать будешь по другую сторону двери.
Вспомнив, что не затушила свечу, Селистена с ворчанием перевернулась и потянулась к своему столику, на котором стоял брат-близнец того самого подсвечника.
Наверное, сказалась злость на боярышню, и свечи мне удалось погасить легко и непринужденно. Раньше для такого действия мне была необходима полнейшая концентрация, а теперь как-то само собой получилось.
— Хм, только колдуна мне в жизни не хватало, — после некоторого замешательства буркнула Селистена.
— А вот, может, именно колдуна-то и не хватало, — ехидно заметил я.
— Одну ночь потерплю, а после — уволь, — решительно сказала боярышня и резко отвернулась к стенке.
А что мне оставалось? Я вздохнул и лег на несчастный коврик у двери.
* * *
Даже самый длинный день когда-нибудь обязательно закончится. Закончился и этот. Последнее время никак не могу пожаловаться на отсутствие в моей скромной жизни серьезных событий. Вроде как совсем недавно в скиту учился, грыз гранит науки, взрывал бани, миловался с местными красотками и был вполне доволен жизнью. А что же теперь?
Разжалованный колдун, сбежавший из скита (не думаю, что обо мне там забыли), вор, приговоренный к смерти, совершивший побег и теперь находящийся в розыске (ох, много бегаю в последнее время). Подумать только: одни собирались лишить памяти, а другие (чтобы уж наверняка) лишить головы. Но с этим я по крайней мере знал, как бороться и что их коварным планам противопоставить. А вот нынешнее положение меня совсем не устраивает.
Я, благородный Даромир (еще какой благородный!), лежу на коврике у двери в горнице мелкой, рыжей девицы, а утром меня выгонят взашей. Еще неизвестно, покормят ли перед дорогой. Унизительно, не правда ли?
И что мне прикажете потом делать? Где я столоваться буду?
Придется мне одному-одинешеньку на моих четырех лапах отправляться за тридевять земель к моей благодетельнице Серафиме. Она небось не выгонит из дому, как эта Горгона Антиповна. Может, и расколдует меня несчастного. С мыслью, что сам расколдоваться не смогу, я уже почти смирился. Одна надежда на старую ведьму. Очень уж хочется снова стать человеком.
О предстоящем дальнем пути я старался не думать, но въедливая мысль упорно не хотела уходить и всячески мешала мне заснуть. Это соколом я мигом отмахал пару сотен миль, собакой все будет несколько сложнее. В небе нет ни гор, ни рек, ни лесов непроходимых. Зато в полном комплекте данные создания природы присутствуют на земле. А бабанька моя ненаглядная забралась от людей в самую чащу. В том, что отыщу родное жилье, я уверен, а вот в том, что смогу преодолеть этот путь в одиночку и без проблем, — сильно сомневаюсь. В лесах не только зайчики да вороны живут. Там медведи и волки попадаются, причем значительно чаще, чем хотелось бы. И если раньше, чуя человеческий дух, они старались держаться подальше, то с собакой наверняка захотят пообщаться поближе.
Я, конечно, песик сильный, зубастый, но с волчьей стаей справиться у меня вряд ли получится. И останутся от Даромирушки только косточки да клочки шерсточки. От этой мысли я поежился. Ничего, авось выберусь. Где наша не пропадала?!
А Селистене все нипочем, спит себе и ни о чем не думает. Небось ей завтра одной в такую даль отправляться не придется, вот и сопит себе на пуховой перинке. А я на коврике у двери. Обнаглели женщины дальше некуда, совсем мужикам на шею сели. Ведь уже знает, что я человек, могла бы предложить рядом с собой с краюшку на кроватке прилечь. Вона у нее кровать какая просторная, сама она калачиком свернулась и разве что четверть свободного места заняла. Что ей, жалко, если бы я в ногах прилег?
Ан нет, «твое место коврик, у самой двери», да еще потребовала, чтобы я на нее спящую не смотрел. Ну и пожалуйста, не буду смотреть на то, как она остреньким носиком сопит и чему-то во сне улыбается. А фигурка у нее все-таки ничего, впечатляет. Да и остальные прелести…
