И никто, разумеется, не видел прижавшегося к мачте человека
в мятых, грязных штанах и пропотевшей рубашке. Все было в порядке, не стоило
мешкать. Сварог направился прямиком к капитанскому мостику, куда вела вычурная
лесенка.
– Ох ты, мать твою! – рявкнул кто-то сверху,
перегнувшись через перила.
Сварог тоже его увидел, и все моментально пришло в норму –
субъект в синем с серебром кафтане, чересчур богатом для простого рулевого,
оказавшийся поначалу вне зоны действия заклинания, теперь тоже попал под
неописуемый обычными словами, неощутимый магический удар. Как и остальные двое
на мостике.
Бесшумно поднимаясь по лесенке – добротно сколочена, ни одна
ступенька не скрипнула, – Сварог прекрасно слышал разговор на мостике:
– Что такое, капитан?
– Да показалось… – чуть сконфуженно ответил человек в синем
кафтане. – Вроде бы по палубе, прямо к мостику, шел каторжник… Самый
натуральный.
– Откуда ему взяться…
– Вот я и говорю: показалось…
– Конечно, это не мое дело, любезный капитан, но, по-моему,
последнее полуведро рома было вчера абсолютно лишним.
– Скажете тоже – полуведро! Самое большее – четверть.
Сварог тем временем оказался уже на мостике. С одного
взгляда оценил обстановку. Трое: капитан, рулевой у штурвала и еще один, судя
по золотым причиндалам на тюремном мундире и занимаемому сейчас месту – главный
вахарь. Та самая сволочь, что преспокойно прихватила для ровного счета
совершенно посторонних людей, чтобы только не получить взбучку и не лишиться
премиальных. Вот к нему у Сварога не было ни капли жалости…
У перил красуется виолон. Хотя корабль, судя по первым
впечатлениям, безусловно, не военный, пусть даже располагает полудюжиной пушек.
Капитан, должно быть, служил раньше на военном флоте, вот и выпендривается по
старой памяти… Прямо посередине перил установлен пулемет – новехонький, на
самодельном приспособлении из железных прутьев. Сварог невольно поморщился:
пулеметы были жутким дефицитом, он распределял их по полкам поштучно, а тут,
изволите видеть, вертухаи как-то раздобыли…
Тут же, в прибитых к перилам кожаных футлярах – не менее
дюжины мушкетонов и многоствольных пистолетов. Все продумано, чтобы при
необходимости обрушить ливень свинца на ведущий в трюм люк…
Капитан вдруг зашмыгал носом, подозрительно принюхиваясь.
Сварог, стоявший от него буквально в паре шагов, моментально понял, что к чему.
Его не видели, но должны были учуять: он неделю не мылся, не снимал башмаков,
спал, не раздеваясь.
Он шагнул вперед, ребром ладони врезал капитану по голове
над ухом, ногой сшиб главного вахаря, добавил с левой – и последним вырубил
рулевого. Проворно перехватил толстые рукоятки штурвала, стараясь удерживать
его в том же положении. Огляделся.
Никто не смотрел на капитанский мостик, никто не заметил,
как троица полетела с ног. Все пялились на люк, откуда все еще валил дым и
доносились неразборчивые команды. Судя по спокойствию людей на палубе, внутри
борьба с огнем происходила без малейших инцидентов. Надо дать им немного
времени, пусть потушат – легче будет Бангалу с ребятами…
Небо было безоблачным, море спокойным, корабль плыл себе в
волнах на раздутых парусах при попутном, похоже, ветре. Океан вокруг казался
таким безмятежным и прекрасным, что Сварог выругался сквозь зубы от такого
несоответствия природы моменту.
И, решив, что время настало, крутанул штурвал вправо –
примерно на четверть оборота, как учил его в трюме татуированный моряк, судя по
некоторым наблюдениям, угодивший на каторгу за пиратство. Постарался быть как
можно осторожнее, в его расчеты вовсе не входило опрокинуть корабль к чертовой
матери…
Однако так едва не произошло. Казалось, невидимый великан со
всего размаху залепил по борту громадным кулачищем. Корабль качнулся на волнах,
накренился вправо под отчаянный скрип рангоута, так, что концы рей с правой
стороны едва не черкнули по воде.
Чуточку испугавшийся Сварог торопливо вернул штурвал в
прежнее положение. Увидел, как повисли на снастях матросы, удерживаясь только
руками. Ничего, люди привычные, за борт не упадут… Схватил стоявший тут же
микрофон, поднес его к губам и рявкнул что есть мочи:
– Паруса долой, мать вашу!
Кажется, по правилам отдавать эту команду следовало как-то
иначе – но он еще в бытность свою на «Божьем любимчике» пару раз слышал, как
капитан Зо командовал именно так, и ему подчинялись. Подчинились и здешние
матросы, вряд ли разобрав, что искаженный жестяным раструбом голос принадлежит
не законному капитану, а самозванцу. Засуетились, побежали по снастям, стали
сворачивать паруса…
Те, внизу, у люка, как раз поднимались на ноги, еще не
подозревая ничего плохого. Ну что же, оговоренный сигнал дан… Сварог, оскалясь,
приник к пулемету и выпустил длинную очередь по стражникам у люка – слева
направо, сметая их пулями, крепко вжимая в плечо приклад, расставив ноги, глухо
рыча сквозь стиснутые зубы от разнообразия нахлынувших на него
взаимоисключающих чувств. Эти люди, метавшиеся под пулями, падавшие, кричавшие,
замиравшие неподвижно, были ни в чем не виноваты. Наоборот, они представляли
здесь закон и порядок – его собственный закон и порядок, они честно служили
королевству и Сварогу Первому, охраняя тех, кто безусловно заслуживал того,
чтобы провести на хлопковой каторге не десять лет, а всю оставшуюся жизнь…
И вот теперь именно он, король, расстреливал их в упор – потому
что нельзя было иначе. Так уж вышло. Так обернулось. Так уж карта легла.
«Пенсии семьям, – пронеслись у него в голове покаянные, совершенно
ненужные сейчас мысли. – Хорошие пенсии семьям всех до единого, кроме
главного, который во всем и виноват. Льготы по налогам, сыновей в полковые
школы на казенный кошт, дочерей… да мать твою, нашел время нюни распускать!»
Чувствуя, как что-то обрывается в душе, он стрелял и стрелял
– и снял палец со спускового крючка, когда наверх с диким ревом и воем,
потрясая гуфами и широкими тесаками, выплеснулась толпа оборванцев. Они орали
так, что сердце заходилось в смертной тоске, они поставили все на карту – либо
освободиться, либо подохнуть! – и именно среди них, так уж получилось,
сейчас было место короля Сварога, ревнителя правосудия, загнавшего их сюда
своим собственным указом…
Внизу началась схватка – ожесточенная настолько, что и слов
подходящих не подберешь. С обеих сторон знали, что выхода у них нет – победа
или смерть, и никак иначе…
Оглянувшись и оглушив ударом ноги заворочавшегося было
главного вахаря, Сварог выдернул у него из ножен абордажную саблю – хорошо
наточенную, сверкавшую, содержавшуюся в идеальном порядке. Чуть изогнутую, с
широкой елманью, занимавшей почти треть клинка.
Сбежал по ступенькам и ринулся в бой, без единой мысли,
озабоченный только тем, чтобы каждый удар был смертоносным.
Глава 4
Белая погибель
Тот моряк, что наставлял его в трюме, как надлежит слегка
тряхнуть корабль, стоял у штурвала, сноровисто перехватывая рукоятки, глядя
вперед с привычным прищуром. На обычном капитанском месте – справа у перил –
помещался сейчас Бангал, на нем красовался форменный кафтан главного вахаря со
всеми золочеными причиндалами (что, надо полагать, имело для «тарабарского
принца» некое символическое значение), а через плечо у него была надета
перевязь с капитанской саблей. Он с нескрываемым удовлетворением смотрел на
нок-рей, где болталось в петле тело главного вахаря. Когда Сварог посматривал
туда же, в душе у него также не поднималось ровным счетом никакого протеста –
этот скот сам был во всем виноват…
