Остальные трупы давно уже вышвырнули за борт быстро и
деловито, не глумясь над врагами и не произнося прочувствованных речей над
своими. Пятна крови, правда, никто и не подумал замыть, и они во множестве темнели
тут и там.
Нужно признать, что организаторские способности Бангала не
дали сбоя и после победы. Едва в ходе яростной схватки наступил решительный
перелом в пользу мятежников, «тарабарский принц» принялся распоряжаться так
хватко, словно всю жизнь командовал кораблями. Он в два счета сколотил нечто
вроде палубной команды, которой предстояло поддерживать порядок, отправил отряд
из людей понадежнее обыскать все корабельные помещения, велел согнать матросов
на палубу и пальцем их не трогать. Одного буяна, взявшегося было истерически
орать что-то о немедленном возмездии всем поголовно, кто не принадлежал к
благородным обитателям тюремного трюма, Бангал прикончил так быстро, что Сварог
и глазом не успел моргнуть, а другого, подхватившего было призывы к резне, пнул
так, что тот долго не мог очухаться. После чего воцарились относительный
порядок и некоторое спокойствие. Прохаживаясь перед сбившимися в кучу
матросами, Бангал произнес краткую выразительную речь, в которой почти без
ругательств обещал, что всякий, взявшийся исправно сотрудничать, останется цел
и невредим. После чего погнал моряков на мачты, чтобы занимались прежним делом…
– Ну что, жамый Шабар? – спросил «тарабарский принц» с
мечтательной, отрешенной улыбкой, глядя теперь на сверкающее мириадами искорок
море. – Какова она на вкус, свобода?
– Великолепный у нее вкус, надо признать, жамый
Бангал, – ответил Сварог, искренне улыбаясь.
– Я у вас в неоплатном долгу.
– Какие пустяки, – сказал Сварог. – Я ведь,
некоторым образом, и для себя старался…
На мостик проворно взбежал Цура, весь в засохшей крови,
главным образом чужой, с гуфой в лапе. Ощерился:
– Под балодкой шуранули…
– Цура, друг ты мой вековечный, – вкрадчиво сказал
Бангал. – Я тебя душевно умоляю, изволь изъясняться на гладком наречии,
чтобы тебя понимал и мой верный сподвижник жамый Шабар, от которого у меня
отныне никаких секретов нет, потому что одной веревочкой повязаны… Усек?
– Ага, – сказал Цура, жизнерадостно скалясь и почесывая
в затылке грязной пятерней. – Только понатужиться придется, так сразу и не
сообразишь, отвык я что-то от гладкой болтовни… В общем, в трюме порох, вино и
всякая хорошая жратва, определенно для начальства. Там пряталось двое вахарей,
ну, мы их, уж не посетуй, того… А доктора и этого, как его, штурмана, трогать не
стали, как ты и велел. Доктора приставили к пораненным, а штурмана пока что
сунули в каюту, чтоб посидел и подумал над своим положением. Ага, а штурман-то
плыл, как благородный, – со своей законной бабой. Очень даже ничего баба,
молодая еще. И дочушка при ней, не совсем еще в возрасте, но, где надо, уже
круглится. Там ребята порывались их разложить с ходу, да я пока что не дал,
пихнул в ту же каюту и приставил на стражу надежных, Багулю с Рыжим… Мало ли
какие у тебя будут идеи… Бангал, может, нам их и правда попользовать? Приятные
телушки, что мама, что дочка. Дочушка, чует мое сердце, еще блудня не
пробовала, я б ее и научил со всем обхождением…
– Как вы полагаете, жамый Шабар? – осведомился Бангал с
тонкой улыбкой.
– Неразумно, по-моему, – сказал Сварог. – Штурман
нам необходим, без него нам до Харума придется добираться наудачу. А если вы
затрахаете его дамочек, он либо в уме повредится, либо, что гораздо хуже, решит
качественно отомстить. Рассчитает все так, чтобы корабль дошел до берега ночной
порой – и оказался в каком-нибудь военном порту. Я бы на его месте так именно и
поступил.
– Да и я бы, признаться, тоже, – задумчиво произнес
Бангал. – Вы совершенно правы, друг мой, а вот ты, Цура, болван все-таки,
как я ни стараюсь сделать из тебя мудрого мыслителя… Шагай. И чтобы бабенок
никто и пальцем не тронул – иначе отрезать буду сам, и не пальцы вовсе, и не в
один прием… Уяснил?
– Ну, чего тут не уяснить-то…
– Беги живенько. Баб вели стеречь со всем прилежанием, а вот
самого штурмана веди быстренько сюда, мы с ним душевно потолкуем. Брысь!
Цура проворно сбежал с мостика, хлопнул дверью кормовой
надстройки, слышно было, как он орет внутри, стращая часовых всеми мыслимыми
карами, какие только способен придумать почтенный Бангал. Вскоре он появился
снова, толкая перед собой человека в синем камзоле, со связанными руками и
здоровенным синяком под левым глазом. Вид у него был крайне угрюмый и
безнадежный, что неудивительно для человека в таком положении.
– Здравствуйте, здравствуйте! – сказал Бангал, сияя
задушевной улыбкой, так весело и непринужденно, словно встретил старого доброго
друга. – Вы уж извиняйте, что мы тут пошумели и нагадили малость, но
войдите уж в наше положение. На свободу хотелось, спасу нет, не горбатиться же
десять лет с мотыгой или тесаком-смолосеком… Вы, очень может быть, на нашем
месте еще почище разнесли бы все тут от борта до борта и от кормы до носа…
Покосившись на то непотребное, что свисало в петле над
морем, и явственно передернувшись при виде этого зрелища, штурман уныло
пробубнил:
– Что, обязательно еще и поиздеваться нужно?
– Да что вы такое говорите, голубчик! – голос Бангала
был бархатным, вкрадчивым, задушевным, как у волокиты-барона, охмурявшего
деревенскую красотку. – Неужели вы решили, что мы вас собираемся обидеть?
Это вас напугал кто-то совершенно зря. Вы же сами видите: и супруга ваша, и
дочка сидят в вашей же каюте под чутким присмотром, никто их и пальцем не
тронул, с вами самим обращаются исключительно деликатно… Что вы морщитесь,
родной? Ах, синячок под глазом… Ну, тут уж вы сами виноваты, признайте. Мне
рассказали, что вы начали, как самая неотесанная деревенщина, в моих ребят
сабелькой тыкать, вот они и не выдержали… Добрейшей души люди, синяком
ограничились, а ведь и разорвать на куски могли… Ну к чему вам были эти забавы
с железом?
Вы – человек умственный и образованный, географию и
математику превзошли, иначе кто б вас взял в навигаторы? И не коситесь вы так,
я вас душевно умоляю, на эту падаль. Тюремщик был, не вам, ученому, чета,
прескверный человечишка, поганый, нечего его и жалеть, не говоря уж о том,
чтобы слезы по нему лить. У нас с ним, сами понимаете, были свои счеты, жили,
откровенно говоря, как кошка с собачкой. Но вы-то – совсем другое дело, мы же
не дураки, чтобы равнять поганого вахаря с ученым навигатором… Не буду ходить
вокруг да около, скажу сразу: вы нам, любезный, жизненно необходимы, и оттого
ни один волос с вашей головы не упадет, счастливчик вы этакий… Везунчик!
– Я понимаю, – мрачно отозвался штурман. – Что тут
непонятного? Сами вы корабль, надо полагать, до суши довести не надеетесь?
– Даже и не пытаемся, – с безмятежной улыбкой сказал
Бангал. – Куда уж нам, темным, мы таким премудростям не обучались… На вас
вся надежда. К чему долгие разговоры… Мы ведь друг друга прекрасно понимаем,
верно? Если вы доведете корабль до Лорана со всем усердием и прилежанием, без
фокусов, – и сами в живых останетесь, и вашим дамам никто не причинит ни
малейшего ущерба. Ну, а если задумаете какую-нибудь каверзу, при любом раскладе
хватит времени, чтобы вас наказать за низкое коварство… Вы человек взрослый,
повидавший жизнь, давайте уж строить отношения исключительно на доверии. У вас
выбора все равно нет, а у меня нет никаких причин делать вам вред после того,
как выполните свою часть уговора. Вот если бы мы заботились остаться
неузнанными – другое дело. Но тут случаи другой, мы все поголовно переписаны, в
серьезные бумаги внесены… У меня совершенно нет причин играть нечестно. Или у
вас есть сомнения?
