– И вы ее не чуете?
– Если она сильнее, могу и не почуять.
– Ну, тогда все не так уж страшно, – сказал
Сварог. – И довольно просто. Мы стоим в порту на якоре, пленные заперты в
трюме под надежной охраной, пока что ничего необычайного на борту не произошло,
иначе давно сыграли бы тревогу. Если она среди пленных, мы ее найдем. Я
поговорю с капитаном.
– И не откладывай, – сказала Грельфи. – А если мы
ее обнаружим… Ради твоего же блага следует эту девку незамедлительно проводить
на аккуратный штабелек сухих поленьев, или, не мудрствуя, проткнуть чем-нибудь
серебряным. Если только у тебя нет к ней нежных чувств после известного
общения…
– Откуда? – жестко сказал Сварог.
– Вот и прекрасно. Нужно ее прикончить, не откладывая –
если, конечно, найдем. Если она не уплыла, обернувшись какой-нибудь морской
тварью – а что, некоторые умеют…
– Как ее ухитрились в Готаре захомутать? – произнес
Сварог, скорее размышляя вслух.
– Значит, был там кто-то знающий, который потом, при твоем
там воцарении так и не объявился, привыкнув, видимо, жить без огласки. Вот что
мне в голову пришло… Есть ведь заклинания, позволяющие вытащить из памяти все,
что человек когда-то видел или слышал. В памяти все сохраняется, даже если
человек полагает, будто забыл все начисто…
– Ну да, – сказал Сварог вяло. – Я и сам умею.
Научили наверху.
– Вот и вспомни все в точности. Как все было, кто ее сводил
с костра… Каждую мелочь вспомни.
– Я вам даже без заклинания скажу сразу, что с костра ее
сводил я сам, – сказал Сварог. – Прекрасно помню. А детали… Ну что ж…
Все кончено, мы с Леверлином хозяева положения, барон убит, стража
капитулировала… Я им велел немедленно освободить Джагеддина и девушку, они
послушались, веревки на Джагеддине разрезали быстро, а с ней отчего-то
замешкались, я их выругал, подошел, сам стал резать кинжалом веревки… Самые
обычные были веревки, они у меня сейчас перед глазами – грубые «самопрядки»…
нет, постойте! Было что-то еще! Она была привязана к столбу веревками… и, кроме
этого, ее с ног до головы опутывал, опять-таки привязывая к столбу, какой-то
шнурок… шерстяной, как мне представляется, разноцветный, черно-бело-красный,
цвета были выражены отчетливо…
– Ага! – удовлетворенно сказала Грельфи. – Не
оскудела старуха умом и сообразительностью… Был у них знаток, точно! Самая
натуральная «ведьмина путанка», голубчик мой! Из шерсти пряденая, в три цвета
окрашенная – и, голову даю на отсечение, еще и нашептанная, потому что сама по
себе, без нужных нашептываний, она немногого стоит. Все понятно теперь. Кто-то
у них знал толк в спутывании ведьм. Ей ни за что не освободиться было, гореть
бы ясным пламенем, да тебя принесло, благородного избавителя с лубочной
картинки, принца Перситана-Злат-Венец недоделанного… А не видели ли вы там,
часом…
В дверь постучали, с неуклюжей моряцкой деликатностью.
Сварог, не медля, пошел открывать. За порогом стоял боцман Блай, чертовски
колоритный, как во времена их первой встречи – и крепко держал за локоть,
поставив перед собой, понурого палубного мастера Букана, живого и невредимого.
Дружески ухмыляясь Сварогу, боцман пояснил:
– Извините, что беспокою, но этот вот сукин кот с потонувшей
лоханки надоел часовым хуже навозной мухи. Квадранс без передыху рвется из
трюма, кричит, будто имеет сообщить вам что-то невероятно важное и срочное…
Сначала ему хотели, не мудрствуя, как следует надавать по шее, но я решил, мало
ли что…
– Давайте его сюда, – сказал Сварог, посторонившись.
Бесцеремонно затолкнув пленного в каюту, боцман привалился к дверному косяку и,
ласково касаясь пальцами разнокалиберного оружия на широком кожаном поясе,
непререкаемым тоном объявил:
– Я уж тут постою, в сторонке. Народец известный, мало ли
как обернется…
Букан лишь покосился на него, ничего не сказал, мрачно
вздохнул. Вид у него был потерянный, он, сразу видно, переживал свое нынешнее
положение крайне тяжело и не питал особенной любви к окружающим.
– Не смотрите на меня так, – сказал Сварог
терпеливо. – Я ваш корабль не топил, сами знаете.
– Все равно вы тут – свой человек, сразу видно…
– Вот именно, – сказал Сварог. – Точно подмечено.
Я здесь среди старых друзей. Вы вроде бы не самый плохой на свете человек,
любезный мой палубный мастер, но не ожидаете же вы, что я рассорюсь со своими
старыми друзьями только оттого, что вы с ними не в дружбе? Вы сюда пришли,
чтобы меня упрекать в выборе друзей, или у вас другая, серьезная нужда?
– Капитан погиб, – пробурчал Букан, глядя в пол.
– Я знаю, – сказал Сварог с некоторой мягкостью. –
Можете мне поверить, отнюдь не пылаю злорадством по этому поводу. Скажу вам
больше, капитан Зо тоже не намерен злорадствовать. Что тут скажешь? Такова
жизнь… Итак?
– Эта стерва была тут, – сказал Букан, ни на кого не
глядя. – Лично мне эта компания, – он мотнул понуро опущенной головой
в сторону благодушно ухмылявшегося Блая, – никак не по нраву, но это одно,
а ведьма – совсем другое… Короче, она, гадина, уцелела. Она обернулась,
понимаете? Нас спаслось человек тридцать из всей команды…
– Не «вас спаслось», дражайший мореплаватель из-под
горротской «кляксы», а мы вас благородно подобрали в шлюпки, – любезнейшим
тоном поправил боцман Блай. – А могли бы и картечью шарахнуть или просто
оставить бултыхаться в открытом море. Улавливать нужно такие нюансы и ценить
благородное обхождение…
– Блай! – с досадой сказал Сварог.
– Да я просто нюансы расставляю…
– Потом как-нибудь, ладно? – сказал Сварог. –
Ну-ну, продолжайте!
– Нас спаслось человек тридцать… – сказал Букан. – Я
цеплялся за обломок, и неподалеку оказался какой-то странный тип – на вид
ничего особенного, невидный, молодой такой, щупленький, с перепуганной рожей…
Тогда мне в голову не пришло, в чем заключается странность – не до того было,
не отошел еще от… случившегося. А потом, когда нас благородно поместили в трюм,
благородно дали жратвы и питья, когда было время поразмыслить, я и сообразил…
Не было у нас на борту такого типа, понимаете? Корабль – это вам не столичный
город с его многолюдьем, на корабле всех прекрасно знаешь, все наперечет… Но
тот тип был мне совершенно незнаком. Так вот, теперь его нет. Когда нас
загоняли в трюм, он был среди всех… а теперь его нет. Я нарочно обошел весь
трюм, присмотрелся… Нет его больше, понимаете?
Боцман Блай, подпирая косяк, таращился в потолок со
страдальчески скептическим видом. Весь его облик показывал, что он
воздерживается от едких замечаний исключительно из уважения к Сварогу. Что
поделать, он попросту не понимал, о чем идет речь…
Зато Грельфи понимала. Она вскочила со стула так, словно на
ней не висело груза прожитых лет, одним скачком оказалась перед палубным
мастером и торжествующе заорала:
– Ага, вот оно! – и добавила печальнее: – Но раз я ее
не чуяла, она, погань молодая да ранняя, точно, сильнее… Что же, что же… Или
невидимкой сделалась, хотя я и не пойму, какая ей от того выгода, или… Боцман,
у вас на корабле крысы есть?
