— Вас, — начальник посмотрел на брюнета, — я
попрошу лично зайти к Дубняку минут через тридцать и пригласить его ко мне.
Предлог придумаете сами — что-нибудь абсолютно невинное, он не должен
насторожиться. И сами же проводите его ко мне. Маловероятно, конечно, но если
будет сопротивляться — применить силу.
— Слушаюсь, — вытянулся перед ним эффектный
брюнет.
— Выполняйте. Желаю удачи.
* * *
Дубняк шел по коридору в сопровождении любезного сотрудника
службы собственной безопасности, размышляя о своих проблемах. Вызов к
руководителю грозного подразделения, которого побаивались и недолюбливали
(побаивались за принципиальность и непреклонность в борьбе с предателями, а
недолюбливали за то, что он, один из немногих, имел прямой доступ к высочайшему
начальству), его смутил, но не испугал — он был чист перед родной организацией.
Во всяком случае, почти чист. Группа "У" не в счет — ведь она
работала на ведомство, а не против него.
Однако то, что он услышал от седого человека с прекрасной
военной выправкой, повергло Дубняка в состояние глубокой депрессии. Он был
раздавлен, деморализован.
— Борис Борисович, — обратился к нему руководитель
службы, — мы знаем вас давно. Знаем как прекрасного специалиста,
настоящего профессионала, неоднократно делом подтверждавшего свою высокую
квалификацию. Вы пользовались полным доверием руководства, на вас возлагались
не только ответственные задачи, но и определенные надежды — вы же знаете, как
ценятся опытные кадры. Когда недавно с нами согласовывали ваше возможное
перемещение на генеральскую должность, мы дали отличную характеристику. Но… Я
не берусь пока оценивать то, что мы узнали вчера. И «наверх» я тоже не
докладывал — хочу услышать лично от вас, что это все означает. Скажу прямо — я
сознательно не стал проводить спецоперацию в полном объеме. Предоставляю вам
возможность дать исчерпывающие объяснения, чтобы помочь нашей службе во всем
разобраться. Надеюсь на вашу честность и порядочность даже в том случае, если
вы преступили закон и нарушили присягу.
Он протянул одеревеневшему Дубняку распечатки его с Лаймой
телефонных разговоров и, отвернувшись к окну, закончил:
— Читайте. Думайте. Решайте. Я жду.
Читать Дубняку не было надобности, он и так помнил эти
коротенькие диалоги. И отлично понимал, что для офицеров службы, борющейся за
чистоту рядов, эти тексты — сигнал к немедленному действию.
Интуиция не обманывала его — как он не хотел включать этот
проклятый телефон, как не хотел! Но, с другой стороны, разговор в этом кабинете
все равно состоялся бы — только позднее, когда проклятая группа "У"
попалась бы на какой-нибудь из своих проделок, которые они считают секретными
операциями…
Он подумал, что правда о происходящем будет вполне уместна в
этих стенах. Правда в его интерпретации. Как хорошо, что Хомяков умер!
Неблагородно все валить на мертвых, но это именно из-за него Дубняк не разогнал
группу "У" сразу — все боялся, что Хомяков оставил дело на контроле и
с него рано или поздно спросится.
Его рассказ под диктофон занял около полутора часов. Потом
он здесь же, в кабинете, написал подробные показания. После этого руководитель
службы собственной безопасности попросил принести для Дубняка кофе, а сам,
забрав исписанные им листы и диктофон, ушел. Выходя из кабинета, он бросил:.
— Борис Борисович, я надеюсь, у вас хватит благоразумия
оставаться на месте?
Дубняк, немного оправившийся и уже осваивающий роль невинной
жертвы чудовищных приказов, с обидой ответил:
— Я не предатель, и бежать мне незачем!
Вернувшись примерно через час, руководитель службы сел в
кресло и надолго задумался. Потом поднялся, вышел из-за стола и устроился
напротив Дубняка, который сидел терпеливо и скромно в ожидании решения своей
участи.
— Послушайте, Борис Борисович, — неторопливо начал
он, — я не хочу питать вас иллюзиями, но и обременять вашу душу лишними
тяготами тоже не желаю. Сейчас мы начнем официальную проверку по всем фактам,
которые вы нам сообщили. Если все подтвердится, вы — чисты. Но дело усложняется
тем, что Хомякова нет, а с мертвых, сами понимаете, какой спрос? Ведь на них же
и лишнее свалить можно, согласны? Короче говоря, до окончательного решения
вопроса мы будем ходатайствовать о вашем отстранении от работы. Посидите дома,
отдохнете. Если все, вами рассказанное, подтвердится, вы вернетесь к своим
обязанностям. Обещаю, что в этом случае произошедшее не скажется на вашей
дальнейшей карьере. Единственная просьба — пока идет расследование, никуда не
уезжать. И приказ — с вашими подопечными из группы "У" никаких
контактов. И еще. Отдайте, пожалуйста, телефон, по которому вы разговаривали с
ними, и укажите, как можно связаться с командиром. И напоследок вот что.
Расскажите, как они выглядят. Все трое. О Лайме Скалбе подробнее. Меня
черезвычайно интересует эта, так сказать, пиковая дама.
— Пиковая дама? — пробормотал Дубняк. — Это
не про Лайму. Она так, дамочка.
* * *
Выскочив из ресторана, Лайма поймала такси, чтобы ехать в
штаб-квартиру. В свою машину садиться нельзя. Ее могут взорвать или испортить
тормоза — у бандитов выдумки хватит. Шофер, насвистывая, влился в плотный поток
транспорта и заметил:
— А вы в курсе, дамочка, какие сейчас в центре пробки?
— Мне все равно, — потусторонним голосом ответила
Лайма и, откинувшись на спинку сиденья, закрыла глаза. И почти сразу заснула.
Пока такси крутилось по улочкам, ей снились кошмары. Вот она
стоит в темном переулке, ночь, идет холодный дождь, а у нее нет даже зонта. Тут
из глубины переулка появляется маленькая сгорбленная фигура, закутанная с ног
до головы в черный плащ, и бредет по тротуару, медленно к ней приближаясь.
Лайма делает шаг навстречу, чтобы спросить, нет ли у ночного пешехода
чего-нибудь прикрыться от дождя, хотя бы полиэтиленового пакета, и видит, что
это — старушенция лет семидесяти, с неприятным морщинистым лицом, крючковатым
носом и безгубым ртом. Старуха просеменила мимо, не обращая внимания на
протянутую к ней руку. Едва она исчезла, как из мрака и водяной пыли возник,
идя точно по ее следам, молодой человек, одетый официантом. На глаза его была
надвинута черная широкополая шляпа, а вокруг шеи несколько раз обернут черный
шарф.
В одной руке странный молодой человек держал небольшой
туристический топорик, в другой — круглый блестящий поднос. На черном лацкане
ярко выделялся белый прямоугольник. Т??бличка с именем, догадалась Лайма, и
стала вглядываться, что же там написано. Написано было: «Родион», и Лайма
подумала, что это какая-то организация, а потом вспомнила, что это имя. Тут же
ей показались знакомыми и фигура, и повадки молодого человека в черном.
Сообразив, что он похож на наглого безымянного официанта, который хотел ее
отравить, она преградила ему дорогу и сказала: «Теперь я знаю, как тебя зовут.
Говори, почему ты хотел меня убить?» Официант остановился и ответил: «Ты
убежала и не заплатила деньги, даже не оставила чаевых. Вот бабка, за которой я
гоняюсь уже целую ночь, тоже никогда не оставляла чаевых, ни одного процента,
хотя положено как минимум пять от суммы заказа! И поэтому я эту старуху-беспроцентщицу
сейчас убью топором».
