— Что стало с твоим отцом?
— Он умер от инфаркта вскоре после смерти матери. Вернувшись в Абердин, я думал, что, по крайней мере, буду обеспеченным человеком и у меня хватит денег, чтобы начать все сначала. Но я остался ни с чем, деньги испарились. На рынке недвижимости наступил кризис, надо было оплачивать пребывание матери в лечебнице, содержать огромный дом и поместье для одного старого человека, платить прислуге, кухарке, садовникам — отец продолжал жить на широкую ногу, для него это было вопросом престижа. Свой капитал — акции, ценные бумаги — он вложил в малайские предприятия, в каучук и олово. Разумеется, все это пропало.
Руперт решил, что сейчас не время выбирать выражения, и спросил напрямик:
— Ты остался без гроша?
— Нет, но я думаю, придется подыскать какую-нибудь работу. Ардврей я продаю…
— А что с твоей машиной? С красавицей «лагондой»?
— Нашел что вспомнить! Она стоит в гараже где-то в Абердине. Я еще не успел до нее добраться.
— Ты меня извини, Гас, но такому возвращению домой не позавидуешь.
— Я и не ждал, что оно будет счастливым… Хорошо и то, что я вообще вернулся, — добавил он тихо.
Их разговор прервало появление барменши с сандвичами.
— Уж не взыщите, не Бог весть что, но я сделала все что могла. Я горчичкой внутри помазала, чтобы вы могли представить себе, будто там ветчина.
Они поблагодарили ее, Руперт заказал еще пару пива, и она ушла, забрав их пустые кружки. Гас снова закурил.
— А как насчет Кембриджа? — спросил Руперт. — Что насчет Кембриджа?
— Я забыл… на кого ты учился?
— На инженера.
— Ты не мог бы вернуться в университет и закончить обучение?
— Нет, я не могу вернуться.
— Как успехи в живописи?
— Я не рисовал с тех пор, как нас освободили из плена и доставили в госпиталь в Рангуне. У меня пропала тяга к живописи.
— Но у тебя такой талант! Я уверен, что ты мог бы зарабатывать этим себе на жизнь,
— Спасибо на добром слове.
— Тот набросок, который ты сделал с Эдварда, изумителен.
— Это было давно.
— Такой талант, как у тебя, не умирает.
— Не знаю, не уверен. Я уже ни в чем не уверен. В больнице меня уговаривали снова взяться за рисование, принесли бумагу, карандаши, краски…
— Ты хочешь сказать: в рангунском госпитале?
— Нет. Не в рангунском госпитале. В Шотландии. Последние семь недель я провел в больнице. Психиатрическая лечебница в Дамфрисе. Меня поместили туда, потому что я малость сдал. Бессонница, кошмары, судороги, реки слез. По-видимому, что-то вроде нервного расстройства.
Руперт был потрясен.
— Господи, дружище, почему ж ты мне сразу не сказал?
— Да чего тут говорить… скука и стыд.
— Тебе там помогли?
— Да. Они были мудры и терпеливы. Но они старались заставить меня вернуться к живописи, а я находился в полнейшем ступоре и отказывался. Тогда они засадили меня за плетение корзин. Там был чудесный парк, симпатичная медсестра водила меня на прогулки. Я любовался небом, деревьями, травой, но все это казалось мне нереальным, Я как будто смотрел через толстое стекло на какой-то чужой мир и знал, что он не имеет ко мне никакого отношения.
— У тебя до сих пор осталось такое чувство?
— Да. Потому-то я и приехал в Лондон. Я подумал, что если окажусь в огромном, перенаселенном городе, где меня никто не знает и я никого не знаю, где человека на каждому шагу подстерегает стресс, — и если я все же выживу, не сломаюсь, то смогу вернуться в Шотландию и начать все сначала. Один парень, который лежал со мной в лечебнице, разрешил мне пожить в его квартире. Тогда мне казалось, что это хорошая идея. Но когда я приехал, увидел это место и подцепил грипп, засомневался… Но сейчас уже все хорошо, — торопливо добавил он.
— Ты вернешься в Шотландию?
— Я еще не решил.
— Ты мог бы поехать в Корнуолл.
— Нет, не могу.
— Из-за Лавди?
Гас не ответил. Барменша принесла им пиво, Руперт расплатился, не поскупившись на чаевые.
— Ах, спасибо, сэр! Что же вы не едите сандвичи, они засохнут.
— Съедим через минутку, большое спасибо.
Огонь в камине угасал. Заметив это, она черпнула совком еще кокса и бросила на тлеющие уголья. Сначала повалил дым, но вскоре пламя разгорелось вновь.
— Лавди — это было ужаснее всего, — проговорил Гас.
— Прости, что?..
— Когда Джудит сказала, что Лавди замужем. Только мысль о Лавди и о Нанчерроу помогла мне выжить на этой проклятой железной дороге. Однажды меня так скрутила дизентерия, что я был на волосок от смерти. Легче всего было просто сдаться и умереть, но я не сдался. Я всеми силами цеплялся за жизнь и выкарабкался. Я не позволил себе умереть, потому что знал — Лавди ждет меня и я должен к ней вернуться. А она думала, что я погиб, и не стала ждать.
— Да, это так, к сожалению.
— Я хранил в душе ее образ, как драгоценную фотографию. И еще я думал о воде. О бегущих по камням ручьях Шотландии, бурых, как торф, пенистых, словно пиво. Я видел перед собой воду — текущие реки, волны, накатывающие на пустынный пляж. Я слушал воду, пил ее, плавал в ней. Холодные струи, очищающие, исцеляющие, обновляющие. Бухточка в Нанчерроу и море во время прилива, глубокое, чистое и голубое, как бристольская эмаль. Бухточка. Нанчерроу. И Лавди.
Они помолчали, потом Руперт сказал:
— По-моему, тебе нужно поехать в Корнуолл.
— Джудит приглашала. Она писала мне. Трижды. А я не ответил ни на одно из ее писем. Пару раз пробовал, но ничего не выходило. Я не знал, что сказать. Но на душе у меня нехорошо: обещал ответить и не ответил. Теперь уж она, наверно, и думать обо мне забыла. — Тень улыбки скользнула по его угрюмому лицу. — Выбросила меня, как изношенную перчатку, как выжатый лимон. И я ее не виню.
— Я думаю, тебе не следует оставаться в Лондоне, Гас. Гас надкусил свой сандвич и заметил:
— Вообще-то, он не так уж плох.
Руперт так и не понял, о чем он говорит — о сандвиче или о Лондоне.
— Слушай, — он подался вперед, — я прекрасно понимаю, что в Корнуолл ты не хочешь ехать. Тогда едем вместе в Глостершир. Сегодня, прямо сейчас. На такси до Паддингтона, там сядем на поезд до Челтнема. Там стоит моя машина. Поедем домой. Поживешь у нас. Пусть не Корнуолл, но тоже очень красивые места. Афина, я знаю, встретит тебя с распростертыми объятиями. Можешь жить у нас сколько душе угодно. Только, пожалуйста, очень тебя прошу, не возвращайся в эту ужасную квартиру!
