— Так откуда ты сейчас?
— Из Труро. — Он выпростался из шинели и накинул ее на перила. — Меня отпустили, съездил на пару деньков в Корнуолл к родителям.
— Мы не виделись целую вечность.
Она и сама не помнила, сколько времени прошло. А вот Джереми помнил.
— С того самого дня, когда я заезжал к тебе в Дауэр-Хаус попрощаться.
— Это было словно в другой жизни. — Вдруг ей пришло в голову кое-что действительно серьезное. — Слушай, в доме есть нечего. Только буханка хлеба да пара ломтиков бекона. Ты очень проголодался? Магазин на углу уже закрыт, но…
— Но что? — засмеялся он.
— Ты можешь поужинать в какой-нибудь гостинице, в «Роял-Корт», например.
— Ну нет, не очень-то охота туда тащиться.
— Знала бы я, что ты придешь…
— Не сомневаюсь, ты бы испекла торт к моему приходу. Но не беспокойся, мой дар предвидения меня не подвел. Мама собрала мне кое-что в дорогу. — Он пнул ногой парусиновую торбу. — Тут вот.
Джудит заглянула в сумку, в глубине поблескивало стекло бутылки.
— Ага, вижу, тебя учить жить не надо.
— Не стоило мне тащить это наверх — весит тонну. Я хотел оставить сумку на кухне, но увидел свет и сразу решил выяснить, кто бы это мог быть.
— Кому еще здесь быть, кроме меня? Или Афины. Или Лавди. Руперт воюет в пустыне, а Гас — на Востоке.
— Да, но есть еще много других. Нанчерроу стал вторым домом или чем-то вроде круглосуточной столовой для молодых офицеров. Они приезжают с аэродрома Калдроус и учебного лагеря морской пехоты на Бран-Тор. Каждый, кому удастся заслужить симпатию Дианы, получает от нее копию ключа.
— Этого я не знала.
— Так что клуб открыт уже не только для избранных. Ты часто здесь бываешь?
— Не очень. Иногда, в выходные.
— И сейчас как раз такой выходной?
— Да. Но завтра мне нужно возвращаться в Портсмут.
— Жаль, что я не могу остаться. Я бы пригласил тебя пообедать.
— Но ты не можешь.
— Не могу. Хочешь выпить?
— Так ведь ничего нет.
— Зато есть в моем волшебном мешочке. — Он наклонился и поднял его, с виду абсолютно неподъемный, внутри звякнуло. — Пошли, покажу.
Он повел ее вниз, и когда они пришли в маленькую кухню, поставил свою торбу на стол и начал ее разгружать. Босым ногам Джудит было холодно на коричневом линолиуме и она села села на другой край стола. Она словно присутствовала при распаковке рождественского подарка — одна за другой из сумки извлекались на свет удивительные вещи, и всякий раз это было неожиданностью. Бутылка виски «Блэк-энд-Уайт». Бутылка джина «Гордонз». Два лимона. Апельсин. Три пакета хрустящего картофеля и фунт деревенского сливочного масла. Порядочный брусок горького шоколада и, наконец, нечто странное, завернутое в газету, всю пропитанную кровью.
— Что там такое? — полюбопытствовала Джудит. Отрубленная голова?
— Мясо для бифштексов.
— Мясо?! Откуда? И масло настоящее. Твоя мать на черном рынке купила?
— Подарки от благодарных пациентов. Холодильник работает?
— Конечно.
— Это хорошо. А лед есть?
— Должен быть.
Он открыл холодильник и положил масло и кровавый сверток рядом с жалкими остатками ужина Джудит и Хетер, потом вынул лоток с кубиками льда.
— Что будешь пить? При простуде я бы рекомендовал тебе стаканчик виски. Значит, виски с содовой?
— Содовой нету.
— Спорим?
И он нашел сифон, упрятанный в какой-то дальний буфет. Из другого достал стаканы, потом вытряхнул из лотка лед, разлил виски и разбавил водой из сифона. Он подал высокий стакан с заманчиво шипящей жидкостью Джудит.
— Твое здоровье.
Они выпили. Джереми испуспустил облегченный вздох, видно было, как он сразу расслабился.
— Мне это было просто необходимо.
— Хорошо как. Вообще-то, я не пью виски.
— Иной раз не повредит. А тут холодно. Пойдем наверх. И они поднялись в гостиную. — Джудит впереди, Джереми следом — и расположились у огня; он сел в одно из кресел, она устроилась, поджав ноги на коврике перед камином ( поближе к теплу).
— Хетер Уоррен была здесь сегодня. Мы пили чай с тостами. Потому я и приехала из Портсмута — с ней встретиться. Мы пообедали в ресторане, а потом пошли на концерт, но она спешила на поезд, ей надо было возвращаться на свою секретную службу.
— А концерт где был?
— В Альберт-Холле. Уильям Уолтон и Рахманинов. Хетер дали билеты. Да ты расскажи лучше о себе. Чем ты занимался все это время?
— Обычной рутиной.
— Ты в увольнении?
— Вообще-то, нет. Я приехал в Лондон на встречу с их светлостями в адмиралтействе. Меня повысили в чине — лейтенант мед-службы.
— О, Джереми!.. — Она была так рада и горда за него. — Ты молодчина!
— Это еще не официально, так что не вздумай бежать к телефону и трезвонить всем.
— Но матери своей ты сказал?
— Да, конечно.
— Так, еще что?
— Еще я перехожу на другой корабль. Крейсер «Сазерленд».
— И опять Атлантика?
Он пожал плечами, не желая болтать лишнего.
— Может, тебя пошлют на Средиземное море? По-моему, тебе самое время понежиться немножко на солнышке.
— Нет новостей от родных? — спросил он.
— Нет, ничего не получала с начала месяца. Не знаю, почему они не пишут. Ясно одно — дела там плохи.
— Они все еще в Сингапуре?
— По-видимому,
— Много женщин и детей уже покинуло город.
— Я об этом не слышала. Он взглянул на свои часы.
— Четверть девятого. Послушаем девятичасовые новости.
— Я не уверена, что мне хочется.
— Лучше знать правду, чем воображать худшее.
— Теперь, кажется, уже трудно сказать, что страшнее. И все произошло с такой быстротой. Раньше, в самые плохие времена, во время Дюнкерка и когда бомбили Портсмут, я утешалась мыслью, что, по крайней мере, они в безопасности. Мама, папа и Джесс. И когда мы стояли в очередях за продовольственными пайками и ели несъедобные мясные обрезки, я знала, что там, у них, все хорошо: вкусная еда, заботливые слуги, вечера в клубе с друзьями. Но вот японцы разбомбили Перл-Харбор, и все в одночасье изменилось, и теперь уже им грозит такая опасность, какая нам и не снилась. Я теперь жалею, что не уплыла в свое время в Сингапур. Тогда мы, по крайней мере, были бы вместе. Но быть так далеко от них, и никаких известий…
