— На ночном поезде с Паддингтона.
— Ну… — Казалось, он не знал, что сказать. — Что называется, удивила так удивила. Приятная неожиданность. Ты погостишь здесь?
— Не знаю. Если предложат.
— Как-то неуверенно ты это говоришь.
— А я и не уверена.
— Ты знаешь Джеральда?
— Отец много рассказывал о нем, но сама я его никогда не видела.
— Значит, с Евой ты тоже не знакома?
— Нет, ни с ним, ни с ней. И с Лорой тоже.
Он рассмеялся, почесал голову, демонстрируя полнейшее замешательство.
— Представляю, что тут начнется, когда ты к ним заявишься. Что ж, подождем. Пусть пока поспят. Завтракать будешь?
— А ты?
— Естественно. Не ехать же на работу на пустой желудок.
Он подошел к маленькой плите, включил конфорки, открыл холодильник, достал бекон. Габриэла выдвинула стул из-за стола и села, наблюдая за ним. Взъерошенный, он выглядел восхитительно, будто сошел с плаката, рекламирующего мужские духи «Eau Savage».
— Где ты работаешь? — поинтересовалась она.
— У меня доля в небольшой мебельной фабрике. Она находится на пустоши, в местечке под названием Карнеллоу.
— Давно здесь живешь?
— Всего год. — Он включил электрический чайник, сунул ломтики хлеба в тостер. — Арендую этот домик у Джеральда. Раньше это был каретный сарай, но Джеральд его переоборудовал под жилье. — Он достал банку с кофе, положил несколько ложек в эмалированную кружку. — Ты, кажется, в Виргинии жила, да?
— Верно. Но не в последнее время. Последние полгода я провела на Виргинских островах, на яхте.
Он обернулся, улыбнувшись ей.
— Серьезно? Фантастика. Мечта идиота. Так ты прямо оттуда?
— Да. С Сент-Томаса на Санта-Крус, с Санта-Крус в Сан-Хуан, из Сан-Хуана в Майами, из Майами в Кеннеди, из Кеннеди в Лондон…
— Из Лондона в Тременхир.
— Точно.
В комнате запахло подрумяненным беконом и ароматом кофе. Из буфета он достал тарелки, чашки, блюдца; из выдвижного ящика — ножи и вилки. Выставил все это на стол.
— Будь добра, накрой на стол, пожалуйста. — Он отвернулся к плите. — Одно яйцо или два?
— Два, — ответила Габриэла, почувствовав, что проголодалась. Она расставила посуду, разложила приборы.
— Что еще нам нужно для полного счастья? — спросил он.
Она попыталась вспомнить, из чего состоит традиционный британский завтрак.
— Джем? Мед? Овсянка? Почки? Кеджери?
[41]
— Не парься.
— Тогда сливочное масло.
Он нашел в холодильнике сливочное масло — бледно-желтый кусок на фаянсовой тарелке, поставил его на стол и снова принялся за стряпню.
— Ну и как там, на Виргинских островах? — спросил он.
— Комаров полно.
— Шутишь?
— Но в море полный кайф.
— Где базировалась твоя яхта?
— На Сент-Томасе.
— Куда ты ходила на ней?
— Всюду. Сент-Джон.
[42]
Верджин-Горда…
[43]
— Она смотрела на него и думала, что со спины он выглядит потрясающе, даже в халате и со взъерошенными волосами. И у него были самые красивые, удивительно умелые руки… — Остров Норман.
— Остров Норман. Как название парикмахерской.
— Изначально Остров сокровищ. Слышал про такой? Роберт Льюис Стивенсон.
— Он там бывал?
— Наверняка.
Он разложил яичницу с беконом на две тарелки, принес их на стол.
— Столько хватит?
— Более чем.
— Могу добавить помидоры. Если хочешь грибы и почки, тогда придется подождать, пока я сгоняю в деревню, на почту.
— Обойдусь.
— Тогда кофе?
— Не откажусь.
Он сел напротив нее.
— Расскажи про остров Норман.
— Да нечего рассказывать.
— Баньяны, белый песок.
— Угадал.
— Почему ты уехала?
Габриэла правой рукой взяла вилку, но, увидев, что он наблюдает за ней, переложила вилку в левую руку, а в правую взяла нож.
— Заморские обычаи.
— Я быстро забываю. Сейчас я в Британии.
— Говорим на одном языке, а друг друга не понимаем.
— Зато ты отлично готовишь яичницу с ветчиной.
— Так почему ты уехала?
Глядя в свою тарелку, она пожала плечами.
— Время пришло возвращаться домой, полагаю.
Завтрак был вкуснейший, но он не растягивал удовольствие. Держа в руке вторую чашку кофе, сказал Габриэле, что ему пора бриться. Но перед тем как оставить ее, он открыл дверь и проверил, не проснулся ли кто-нибудь в большом доме.
— Мертвое царство. Хоть бы что шелохнулось. Сейчас половина девятого. Еще с полчаса ни одного лица в окне не увидишь.
Он вернулся в комнату, но дверь оставил открытой. Во двор начинал проникать солнечный свет. Длинный золотистый луч падал на выскобленный дочиста деревянный пол.
— Пойду наверх, мне нужно одеться. Справишься тут сама?
— Конечно.
— Посуду мыть не обязательно, — он направился к лестнице, — но если вымоешь, я буду тебе крайне признателен.
— Ты так и не представился.
На середине лестницы он обернулся, глядя на нее. Глаза у него были радужно-синие, как перышки колибри, или вода в бухте Кэнил-бей,
[44]
или цветки вероники.
— Правда? Извини. Я — сын Евы.
— Ты не сказал, как тебя зовут.
— Ивэн Эшби.
Он исчез наверху. У нее над головой раздались его шаги. Она услышала, как он включил радио, из которого полилась бодрая утренняя музыка. В раковину из крана потекла вода.
Ивэн Эшби.
Габриэла отодвинула свой стул, собрала грязные тарелки и отнесла их в раковину. Она вымыла всю посуду, аккуратно расставив ее в решетке сушки. После вышла во двор. Над головой порхали голуби, усаживаясь на обесцветившуюся черепицу голубятни. В большом доме движения по-прежнему не наблюдалось. Одно из окон на верхнем этаже было зашторено.
