— Все очень просто. Нам нужна женщина, которая владеет
английским, латышским и диалектом хинди-аваджи. Редкое сочетание, согласитесь.
Вы уникальны в своем роде. Ваш отец латыш, и до развода родителей вы жили в
Латвии, потому говорите без акцента. Английским владеете свободно, и на аваджи
умеете разговаривать. Кажется, своими знаниями вы обязаны деду? Он ведь был —
как это сейчас называется — врачом без границ? Катался по всему миру…
— Меня научил его ассистент, — призналась Лайма,
не представляя, насколько хорошо Дубняк знаком с ее биографией. — Но на
аваджи я могу только немного говорить, а писать не умею.
— А нам и не надо, чтобы вы писали, — неожиданно
жестко сказал Дубняк и переменил позу. Сполз на край сиденья, а руками уперся в
столешницу. — Сядьте.
Лайма рухнула на свое место, он же поднялся на ноги и навис
над ней, словно ворон над раненым воробушком. Она подняла на него полные муки
глаза:
— Неужели некому выполнить задание, кроме меня?!
— Решительно некому. Женщина, чью роль вы должны
сыграть, обладала одной отличительной чертой — у нее были необычайно красивые
ноги. Вот эти-то ноги в сочетании со знанием языков и стали причиной того, что
мы остановились на вашей кандидатуре. В качестве переводчика вас могла бы
заменить только профессор Кошкодамская-Бряббе, но ей восемьдесят один год и ее
нижние конечности давно потеряли товарный вид.
— Послушайте, Борис Борисович, — голос Лаймы уже
дал слабину. — Я ведь могу не справиться… Я не готова…
Дубняк распрямил плечи, поднял повыше подбородок и
торжественно сказал:
— Лайма, ваши ноги нужны родине.
— Хорошо, — выдавила она из себя, понимая, что,
раз на нее пал жребий, ее так или иначе заставят выполнить задуманное. Разве
сможет она противостоять государству? Ей заранее не оставили никакого выхода.
— Под вашим командованием будут находиться еще два
человека, — выстрелил в нее Дубняк очередной порцией информации. —
Иными словами, вы возглавите спецгруппу, которая должна охранять очень важную
персону. Иностранца.
Лайма хотела что-то ответить, но от неожиданности икнула.
Она возглавит спецгруппу?! Будет отвечать за безопасность важного иностранца?!
Это какой-то параноидальный бред. Нет, этого не может быть. Какой-то фарс,
розыгрыш!
Однако Дубняк стоял тут, рожа у него была весьма противная,
и его слова совсем не походили на розыгрыш.
— А… А что я скажу своему жениху? — выдавила она
из себя. — Бабушке? Тете? Лучшей подруге, наконец?
— Ничего не скажете, — отрезал Дубняк. — Вам
придется вести двойную жизнь, так что приготовьтесь к трудностям. Через два
часа за вами заедет машина. Человека, который будет вас сопровождать, зовут
Вадимом. Он отвезет вас на конспиративную квартиру, где вы познакомитесь со
своими подчиненными. А потом вам огласят цель операции, и вы втроем сможете
обсудить детали.
— А-а-а… — проклекотала Лайма. Не Дубняк не дал ей
вставить ни слова.
— И не вздумайте, — пригрозил он, —
куда-нибудь сбежать. Иначе ваша бабушка окажется в тюрьме раньше, чем вы
доберетесь до аэропорта.
Дубняк встал и, поправив пиджак, вышел из кабинета. Лайма же
так и осталась сидеть за столом, уставившись в одну точку. Какого черта она
учила аваджи?! И какого черта она болтала об этом направо и налево? В институте
ей хотелось покрасоваться перед высоколобыми студентами, а потом, когда она
начала преподавать, нужно было поддерживать свой престиж. Вероятно, декан
сотрудничал с органами безопасности и поставлял им разнообразные сведения о
сотрудниках. Вот так она и засветилась. Теперь уже поздно локти кусать.
Через два часа за ней приедут. И она никому не должна
говорить о своей миссии. Придется постоянно лгать и изворачиваться, а она не
умеет! И как быть с Болотовым? Она больше не принадлежит себе, а значит, и ему.
Как объяснить перемены в их отношениях? А перемены обязательно будут. Болотов
обидчивый и подозрительный, как, впрочем, почти все мужчины.
Лайма немедленно представила, как целует спящего Болотова в
щечку, натягивает джинсы, прячет в сумочку пистолет и в мягких теннисных туфлях
— чтобы не наделать шуму! — сбегает по ступенькам к подъезду, где ее ждет
неприметный черный автомобиль. За рулем сидит Томми Ли Джонс или, допустим,
Александр Абдулов. Не поворачивая головы, он спрашивает: «Куда поедем, босс?»
Она скользит на заднее сиденье, аккуратным рывком захлопывает за собой дверцу и
отвечает: «Поезжай прямо, парень. Дальнейшие указания потом».
Интересно, а ей действительно выдадут оружие? Наверное, нет
— стрелять-то она не умеет! Ощущение такое, словно ее только что забрили в
армию. Еще два часа вольной жизни — и все. А как же расследование? Бросить Любу
одну? Оставить попытки отыскать Соню?
И, кстати, что там сказал нежданный и негаданный Борис
Борисович про закрытие центра? Это просто уловка, или они и в самом деле
проиграли битву за особняк? А может быть, центр закрыли спецслужбы? Специально,
чтобы освободить ее от работы? Чтобы ей просто некуда было деваться?
Стоило ей об этом подумать, как в дверь постучали.
— Лайма! — плачущим голосом позвал
Шепотков. — Ты уже все знаешь? — И всунул в кабинет свою неприкаянную
голову.
Увидев, что она сидит за столом с расстроенным лицом, вошел
и плюхнулся в то самое кресло, которое только что освободил Дубняк.
— Нам велено убираться к чертовой матери.
— Как же это, Николай Ефимович? — растерянно
спросила Лайма. — Вроде бы ничто не предвещало… Как мы теперь будем?
— Всех сотрудников решено отправить в неоплачиваемый
отпуск, — печально сообщил директор и потер грудь с левой стороны.
Вероятно, его сердце не могло смириться с утерей руководящей должности. —
Пока нам будут подыскивать новое помещение, можно немного отдохнуть… Последняя
комиссия вроде бы не нашла никаких огрехов, а сегодня вдруг приезжает человек с
бумагами и заявляет, что здание нужно ремонтировать или сносить. Поскольку мы
не можем финансировать реконструкцию, нам предлагают выехать. Город, конечно,
обещает найти что-нибудь подходящее…
— Какой-нибудь полуподвальчик, — подхватила
Лайма. — И там мы устроим что-то вроде зооуголка. Станем разводить морских
свинок и дарить их победителям конкурса на лучший рисунок. А по вечерам к нам
будут приходить пенсионеры со своей доской для шахмат. Отличные перспективы!
— У меня нет никаких рычагов, — печально признал
Шепотков. — Я обычный наемный работник, которого могут уволить в любой
момент. Мы не зарабатываем больших денег. Может, нужно было сдавать помещения
подо что-нибудь более прибыльное?
— Сейчас уже поздно локти кусать, — вздохнула
Лайма. — Закрыли, так закрыли.
«Интересно, — подумала она. — А мне будут платить
за сотрудничество со спецслужбами? Если нет, то на что я стану жить?»
Ежемесячный доход у нее был не слишком большим, но и не позорным. Она не
чувствовала себя бедной и не искала более высокооплачиваемую работу. Но
остаться совсем без денег? Этого она позволить себе не могла — никакого запаса
прочности у нее не было, потому что всю зарплату она проживала до копейки.
