Дверь распахнулась, и на пороге появилась молоденькая девица
— растрепанная и несчастная. Глаза у нее были огромные и дикие, а к груди она
прижимала младенца в цветастых ползунках и чепце с оборками.
— Лай… Лай… — начала девица, пытаясь отдышаться.
— Спокойно, мамаша, — сказала ревизорша. — Не
надо нервничать.
— Да я… Да вот… Я так торопилась…
— Такое впечатление, — встрял Шепотков, — что
вы бежали по дикому лесу и за вами гнались дровосеки. Ну, что вы стали как
изваяние? Все в порядке, волноваться нечего. Несите своего ребеночка домой, мы
тут сами разберемся.
— Это не мой ребеночек! — воскликнула девица, и в
тот же миг Лайма ее узнала.
Девчонку звали Олесей, и служила она нянькой у Лайминой
подруги Сони Кисличенко. На руках у няньки, без сомнения, сидел десятимесячный
Петя, Сонин сын.
— Олеся, это ты! — испугалась Лайма. — Что
случилось? Что с Соней?
— Софья Аркадьевна куда-то подевалась. Исчезла
она, — выпалила девица, и крупные слезы покатились по ее пухлым щекам и
обкапали ребенка. — Ее уже третий день как нету. А у меня билет на поезд,
я к мамке собралась. Мамка меня встречать будет, как же я не приеду? Я уж и
сумку сложила, и гостинцев понакупила, а хозяйка-то все не приходит и не
приходит.
— И ты только сейчас об этом говоришь? — ахнула
Лайма. — Уже три дня прошло!
— Откуда я знаю, почему ее нет, — немедленно
ощетинилась девчонка, и слезы высохли на ее молодых щеках как по мановению
волшебной палочки. — Она, может, по личным делам отсутствует. Уходила, вся
из себя накрасилась и начесалась. — Олеся подошла поближе и сунула
пухлощекого ребенка Лайме. Понизила голос и добавила:
— Папашу Петенькиного Софья Аркадьевна собиралась
оповестить о том, что он — папаша. Он вроде как не в курсе был. Она говорила:
«Трудно мне, Олесенька, одной сыночка поднимать. Не вытяну. Пусть этот негодяй
тоже впрягается».
Лайма сомневалась, что Соня выразила свою мысль именно
такими словами, но сейчас ее меньше всего интересовали частности.
— Ты кому-нибудь сообщила? — спросила она,
легонько подбрасывая упитанного Петю, который подозрительно сопел у нее на
руках.
— Да кому ж сообщать? — удивилась нянька. — У
Софьи Аркадьевны мамы-папы под боком нет, она сама говорила, что далеконько вся
ее родня, аж в Сибири.
— Почему же ты мне не позвонила? — не унималась
Лайма. — Трое суток!
— Дак… Телефонную книжку я найти не могла, весь дом
перерыла. А мне уж ехать! Тут я и вспомнила, как мы однажды мимо этого
культурного дома проходили, а Софья Аркадьевна и говорит — вот тут моя подруга
работает, Лайма. Ну, я вас в лицо-то пару раз видела и решила, что запросто
отыщу. Петеньку в коляску положила — и бегом сюда. Ключи от квартиры вот…
Она шмякнула на стол связку ключей и посмотрела на Лайму с
опаской — не воспротивится ли?
— Ты не можешь так уехать! — запротестовала
та. — Надо пойти в милицию.
— Чевой-то не могу?! — завопила девчонка,
наверняка ожидавшая возражений. — У меня и сумка собранная. Там стоит,
возле коляски, у вахтера. В ней гостинцы и билет! Мамка меня будет ждать и
сестры…
— Адрес свой оставьте, — встряла ревизорша. —
Если что, вас милиция сама найдет. — Потом высунулась в распахнутую дверь,
прислушалась и пробормотала:
— Все еще шумят.
— Надо поглядеть, как там этот дурень Яша, —
оживился Шепотков. — Прыгнул или все еще на краю крыши топчется?
Ему совершенно точно не хотелось находиться в одной комнате
с младенцем, а тем более, брать на себя ответственность за его судьбу. Поэтому
он скоренько ретировался, а сумрачные ревизоры последовали за ним. Девчонка
тоже попятилась, приговаривая:
— Адрес я вот тут написала, на бумажке… Я ж не дура,
знала, что спросите. А в милицию мне зачем? Софья Аркадьевна ушла, ничего не
сообщила… И когда придет, не сообщила. И не звонила даже. А больше я ничего не
знаю. Так что в милицию мне ни к чему…
— Подожди! — крикнула Софья, пытаясь устроить
сопящего Петю поудобнее. Он был тяжелый, как мешок с камнями, и норовил
выскользнуть из рук.
Однако зря она кричала — девчонка улетучилась, словно дымок,
подхваченный ветром. И даже дверь за собой захлопнула. Лайма не успела толком
растеряться, как в кабинет снова кто-то постучал. Через минуту на пороге
возникла сдобная толстуха, преисполненная горя.
— Все кончено, — сообщила она трагическим тоном и
вытерла тыльной стороной ладони заплаканные глаза. — Яша сдох.
Лайма так изумилась, что едва не выронила ребенка.
— Простите… — пробормотала она. — Как — сдох?
Умер?
— Умер, — подтвердила толстуха. — Скажите,
как я буду без него?
Она упала на ближайший стул и принялась раскачиваться,
словно шаман, творящий заклинание.
— Неужели пожарные не успели?
— Что могут сделать пожарные в такой ситуации?
— Господи! — воскликнула Лайма. — Мне так
жаль.
— Мне тоже жаль, — простонала толстуха. — Мой
дорогой, любимый Яша! От него остались только усы… — она заплакала. — Усы
и хвост…
— Хвост? — изумилась Лайма. — Простите… Какой
хвост? У Якова Семеновича был хвост?
— Почему вы называете мою крысу по отчеству? —
вскинула голову толстуха. — Он был просто Яшкой. И его съели прямо на
заседании клуба. Он выбежал из клетки, — пояснила она. — А тут кот.
Серая скотина! Я и пикнуть не успела, как он вцепился в Яшу и потащил…
Лайма тоже села на стул. Ребенок принялся обсасывать нитку
искусственного жемчуга, обвивавшего ее шею. Она машинально отобрала бусы, тогда
Петька набрал в грудь воздуха и завопил так, что прибывшие к зданию центра милиционеры
немедленно вооружились.
— Тю-тю-тю, Петенька, не плачь! Сейчас будем искать
твою маму!
Лайма вскочила на ноги и начала расхаживать по кабинету,
легонько потряхивая мальчишку. Перспектива ухаживать за ним в ближайшее время
пугала ее невероятно. Все друзья и знакомые считали, что для Лаймы не
существует неразрешимых ситуаций, что она сильная и храбрая. Лайма гордилась
этим. Но младенец! Перед младенцем она ощущала подлинный трепет. Одно неловкое
движение — и ему вполне можно что-нибудь отдавить или отломить. Ужас.
Толстуха, у которой съели любимую крысу, наконец ушла. Когда
она открыла дверь, Лайма увидела, что перед входом в центр стоит пожарная
машина и бегают спасатели в жилетах. Судя по всему, Якову Семеновичу так и не
удалось сигануть вниз.
Ребенок тем временем продолжал вопить, и Лайма окончательно
разнервничалась. Она решила, что нужно срочно звонить в милицию. Чтобы Соня
бросила свое чадо на целых три дня? Невероятно. Она была не из тех мамаш,
которые пускаются в долгие загулы. Ах, если бы эта дурочка Олеся пришла к ней
раньше! Три дня… С Соней наверняка что-то случилось. Может быть, она в
больнице? Без сознания?
