— Мне не хочется думать о разводе загодя, —
запротестовала Лайма. — Слушай, я тут подумала: может, еще раз встретиться
с Возницыным? Надо же ему сказать, что у него скорее всего есть сын. Тем более,
я обещала. А то вдруг он попытается утопиться еще раз и преуспеет? И тогда ребенок
уже на сто процентов останется сиротой. Я себе этого не прощу.
— Я не против, расскажи ему, — согласилась
Люба. — Встретимся завтра вечером?
— Не знаю, — промямлила Лайма. — Я позвоню,
хорошо? Я тебе говорила, что нас закрыли? Наш культурный центр?
— Болотов мне сказал.
— Люба, ты знаешь Игоря Государева? — неожиданно
спохватилась Лайма.
— Мы познакомились с помощью телевизора, —
ответила Люба. — Конечно, знаю, Лайма. Кто ж его не знает! Как включишь
телик, он со своей гитарой тут как тут. Во всех передачах он. А что?
— А то, что Государев — одноклассник Кисличенко.
Самородок из сибирской глубинки. Приехал в Москву с тетрадочкой стихов, а
теперь дает концерты в Кремлевском Дворце.
— Но Соня никогда нам ничего не говорила! —
воскликнула Люба. — Не может быть, чтобы она не похвасталась!
— И тем не менее.
— Ну ничего себе! Постой-постой, так ты полагаешь, что
это именно с ним Соня встречалась возле метро?
— И для него накрасилась и приоделась. Вполне может
быть. Завтра Болотов попытается выйти на Игоря Государева и договориться с ним
о встрече. Или хотя бы о телефонном разговоре.
— Ой, не знаю, не знаю, — протянула Люба. —
Так просто до него не доберешься. Сама подумай — он известный артист.
Представляешь, как его девицы осаждают?
— Одна радость, что Болотов — не девица. Надеюсь, у
него что-нибудь получится.
Положив трубку, Лайма взглянула на часы. Звонить Шепоткову
уже поздно. Может быть, попробовать связаться с Агашкиным? Нет, лучше не надо.
Он тотчас решит, что она полюбила его крепко и на всю оставшуюся жизнь. А то
еще примчится и будет совать в замочную скважину кольцо с бриллиантом. Агашкин
совершенно не понимал, что женщины не любят, когда им силой доставляют радость.
Он мечтал сделать Лайму счастливой вопреки всему.
Лайма некоторое время бродила по комнате, потом все-таки
решилась и набрала домашний номер Шепоткова. Ответила ей супруга Николая
Ефимовича, Арина, женщина суровая и в высшей степени подозрительная. Услышав
женский голос, который попросил к телефону ее мужа, она невежливо спросила:
— А кто это?
— Лайма Скалбе, — кротко ответила Лайма.
— Иди, это твоя Скалбе-Балбе, — проворчала Арина,
и Лайма услышала, как супруг зашипел на нее, словно гусь.
Потом он долго откашливался и наконец ответил:
— Алло.
— Алло, — тоже сказала Лайма. — Николай
Ефимович, это Лайма. Извините, что беспокою вас дома… Но я очень нервничала
сегодня, когда мне пришлось уехать.., с братом.
— Ничего страшного, — неопределенным тоном ответил
Шепотков, и Лайма поняла, что он ничего ей не расскажет. Просто потому, что
Арина стоит где-то рядом, вперив в него царственный взор.
Все-таки Лайма не захотела сдаваться и спросила:
— Как там вели себя мои друзья? Видите ли, до
сегодняшнего дня они не были знакомы друг с другом, и я подумала, что они вряд
ли найдут общий язык…
В ответ послышалось какое-то шуршание, хлопанье, кряхтение,
потом щелчок, и, наконец, голос Шепоткова — не в пример более живой —
прорезался где-то рядом:
— Я взял другую трубку и вышел на балкон, а то мои
телевизор смотрят, — пояснил он. — Вы зря волнуетесь, Лайма. Ваши
друзья отлично поладили друг с другом.
— Что вы говорите? — не поверила она. — Они
что, пили на брудершафт?
— Нет-нет, ваш первый близкий друг…
— Агашкин?
— Он самый. Так вот. Он показал нам свое последнее
изобретение — реактивную обувь. Между стелькой и подошвой есть резервуар, в
который заливается топливо. Если включить моторчик, начинают работать
двигатели, и ты поднимаешься в воздух. Невысоко — сантиметров на десять. И
паришь! Правда, обувь еще не доработана, поэтому у Роберта не все получилось,
но он так увлекательно рассказывал!
Лайма застонала. В детстве у Агашкина было прозвище —
Самоделкин. Он постоянно что-нибудь изобретал и к тридцати двум годам стал
обладателем полусотни патентов на изобретение. Изобретал он по большей части
всякую дребедень, типа самовоспламеняющихся сигарет или чашек с подсветкой, и
страстно любил демонстрировать свои шедевры на людях. При этом он обладал
несомненным даром рассказчика, вернее, сказочника, и умел увлечь своей мечтой
даже самого здравомыслящего человека.
— Мне все ясно, — мрачно сказала Лайма. — Они
обсудили перспективы внедрения летающих ботинок в производство, прикинули
бизнес-план и теперь будут вместе искать инвесторов.
— Откуда вы знаете?
— Да уж знаю.
Они с Шепотковым еще немного поговорили о дальнейших
перспективах их Центра культуры и тепло распрощались.
— Как только я понадоблюсь, звоните, — закончила
Лайма разговор.
Интересное кино! И Болотов, и Агашкин от нее без ума.
Нечаянно встретившись, они сгорали от ревности и готовы были биться, как лоси.
Но стоило им заговорить о Важном Деле, как все изменилось в один момент. Нет,
определенно, никакая ревность не способна победить в мужчинах тщеславие!
4
Резкий звук заставил ее подпрыгнуть на постели. Был он
какой-то диковинный — будто квакала лягушка и кто-то подыгрывал ей на баяне.
Понадобилась целая минута, чтобы Лайма сообразила, что это звонит ее мобильный
телефон. Тот самый, который ей вручили в доме номер тринадцать на
конспиративной квартире. За окном все было темно-серым, словно наступила зима,
и снег завалил улицы, и так не хочется вставать и идти на работу. Но потом
Лайма взглянула на часы и сообразила, что еще не кончилась ночь — стрелки
показывали четыре часа.
— Да, — просипела она страшным голосом. — Кто
это?
— Медведь, — ответил ей шикарный бас.
— А чего вы звоните? — спросила Лайма, как-то
сразу позабыв, что она командир спецгруппы.
— Ждем указаний.
— М-м-м, — пробормотала она. — Вот как?
Каких, на фиг, указаний они от нее ждут? Она постаралась
сосредоточиться и, чтобы побыстрее проснуться, изо всех сил дернула себя за
нос.
— Встречаемся завтра в аэропорту в половине
третьего. — Ничего более умного ей в голову не пришло.
— Есть. Каким будем пользоваться транспортом?
Блин. Действительно, каким?
— Поедем на такси, как обычные люди.
