— Я тоже помозгую, — пообещала она. —
Попробую что-нибудь предпринять. Только для этого мне нужно будет ненадолго
отлучиться.
Медведь забеспокоился. Его внимательные глаза сделались
темными, как сургуч.
— Отлучиться? — переспросил он, наклонив
голову. — Надолго?
— Вернусь до полуночи. Я могу на вас положиться?
— Да, но я считал, что одному из нас необходимо
выспаться.
— Спите по очереди, — отрезала Лайма.
Счастье, что она работала руководителем и без труда умела
напускать на себя строгий вид. Когда Лайма разгуливала по Центру культуры с
такой вот, как сейчас, физиономией, к ней никто не решался подступиться.
Медведь тоже стушевался и больше не стал лезть к ней с вопросами. Лайма была
этому безумно рада.
Встречу с таким человеком, как Игорь Государев, не
перенесешь и не отложишь. Кроме того, она и сама была заинтересована в том,
чтобы увидеться с ним как можно скорее. Чем больше проходило времени со дня
исчезновения Сони, тем сильнее нервничала Лайма. Ну, выходные — ладно. Но потом
прошел еще день, и еще…
Очутившись на улице, она почувствовала себя очень уязвимой.
Так, наверное, могла бы чувствовать себя черепаха, лишившаяся панциря. Или
рыцарь, снявший доспехи и неожиданно оказавшийся лицом к лицу с вооруженным
врагом. Лайма двинулась широким шагом в сторону метро, и на глаза у нее
неожиданно навернулись слезы. Как же так случилось? Согласившись на ужасную
авантюру службы безопасности, она попала в неволю! Она больше не принадлежит
себе. Ей надо постоянно поглядывать на часы и успеть вернуться до полуночи, как
Золушке с бала. Только все это не ради прекрасного принца, а ради заносчивого
индуса, который знать не знает о ее героизме. За что ей это? Чем она
провинилась? Почему другие живут себе спокойненько и никто не заставляет их
проявлять героизм?
Господи, как ей удается навешать на себя одновременно
столько проблем? Удивительное качество, которым отличается вся ее семейка по
женской линии — и бабка, и тетка.., и мать ее была такой же — всем помогала: кому
надо, и кому не надо. Окружающие очень быстро к этому привыкли и постоянно
ждали от нее поддержки и помощи. Она должна была все бросать ради них и их
проблем. «Она и бросала, — подумала Лайма. — Мама очень любила людей.
И меня тоже очень любила».
Мысль была новая и неожиданная. До сих пор Лайма всегда
настраивала себя против матери, будто та провинилась перед ней — в том, что
жила не так, и умерла непозволительно рано. А сейчас вдруг все показалось Лайме
другим. Мать жила ярко, легко, весело… Может быть, то, что сама она ввязалась в
дело государственной важности — вовсе не так плохо? Может, все наоборот? Ее
ошибки, срывы, влипание в истории — это и есть настоящая жизнь? И в ней надо
вариться с удовольствием, как луковице в кипящем котелке?
Лайма вдохнула воздух полной грудью. И почувствовала
облегчение, несмотря на то, что на языке осталась приторная сладость
автомобильных выхлопов. Так, размышляя о своем, она добралась до ресторанчика,
где ее должен был ждать Игорь Государев. Или это она должна его ждать? Может,
он специально опаздывает, чтобы подчеркнуть свою значимость?
Государев был талантливым исполнителем, песни писал для себя
сам, и они немедленно становились хитами. Недавно его сольные концерты прошли в
Кремлевском Дворце, он собирал полные залы и без устали гастролировал по
стране. Со стороны он выглядел умным, стильным и слегка потасканным. На сцену
выходил в светлых штанах и черной водолазке, держа гитару так осторожно, точно
это его первенец. Его голос был приятным, песни красивыми и оригинальными, и
Лайма с удовольствием слушала их в машине, когда разъезжала по делам. Но как,
интересно, он поведет себя при встрече? Будет выпендриваться?
Государев сидел за небольшим столиком в центре зала в
свободной позе, далеко отставив правую ногу, словно вот-вот собирался положить
на нее гитару. Лайма подошла к нему решительным шагом и сказала:
— Добрый день, меня зовут Лайма Скалбе, вы назначили
мне встречу.
— Привет, — поздоровался певец, подняв голову.
Окинул ее быстрым любопытным взглядом, после чего встал и
подал руку. Лайма протянула ему свою, и он пожал ее крепко и дружелюбно. На его
узком лице, похожем на морду доброго коня с крупными трепетными ноздрями,
появилось внимательное выражение.
— Очень приятно познакомиться, — искренне
произнесла Лайма. — Хотелось бы сказать, что Соня много о вас
рассказывала, но… Она не рассказывала ничего. Я даже не знала, что вы — ее
одноклассник.
— Соня — молодец, — похвалил он. — Вела себя
с достоинством. Иной раз старые друзья бывают столь утомительны…
Он сделал такое горестное лицо, как будто утомительные
друзья были их общей проблемой и Лайма уж точно должна разделить с ним печаль
по этому поводу.
Зал, в котором они оказались, был хорошо освещенным,
нарядным, от белизны скатертей резало глаза, а массивные хрустальные солонки
выглядели настоящим украшением интерьера. На каждом столе горела свеча в
пузатом подсвечнике, распространяя вокруг себя тонкий лимонный аромат.
— Мне бы хотелось угостить вас ужином, —
великодушно изрек Государев.
Лайма нутром чуяла, что он затеял игру в демократа. Пытается
выглядеть свойским парнем, но потуги уж слишком явственны.
— В сущности, у меня не так много времени, —
ответила она и посмотрела на часы. — Поэтому я ограничусь чашкой кофе.
— Что ж. — У Государева дрогнул подбородок, и
как-то сразу стало понятно, что он оскорбился. — А я поужинаю, пожалуй.
Весь день в бегах… Репетиции, концерты… Вы же понимаете.
— Конечно-конечно! — воскликнула Лайма,
прикидывая, как бы польстить певцу, чтобы он немного расслабился. — Я до
сих пор не могу поверить, что вы согласились встретиться со мной. Это так
благородно с вашей стороны…
Государев тотчас приосанился, как старый ловелас, которому
улыбнулась семнадцатилетняя дурочка. Но потом оттаял и сочувственно спросил:
— Так что там за проблемы у Сони? Ваш друг что-то
говорил такое… Не то она впала в депрессию, не то заболела…
— Хуже, Игорь, — мрачно ответила Лайма. — Она
исчезла. С прошлой пятницы никто ее не видел и ничего о ней не слышал.
— Как так? — Государев прижал подбородок к шее,
сделавшись похожим на драматического артиста, который изображает крайнее
изумление. — С прошлой пятницы? Но это так давно! А как же мальчик? У нее
ведь сын? Наверное, нужна моя помощь? Я, конечно, чем могу…
— С мальчиком все в порядке, не беспокойтесь. В
общем-то, я как раз хотела вас спросить про прошлую пятницу. В тот день я
видела Соню на остановке возле метро. Она поджидала вас. Чтобы отдать
фотографии.
Лайма очень надеялась, что ее фраза не прозвучала как
обвинение.
— Ну да! — воскликнул Государев весьма
эмоционально. — Так и есть! — Он схватил со стола пачку сигарет,
точным движением вытряхнул одну и сунул в рот. Повертел в руках зажигалку, но
не закурил. — Мы договорились встретиться, но я не сумел подъехать. И был
ужасно этим расстроен, потому что у Кисличенко не оказалось мобильного телефона
и я не смог ее предупредить. Чувствовал себя ужасно. Ведь это мне нужны были
фотографии, это я просил ее прийти. И сам же не появился, представляете?
