— М-м-м… — снова пробормотал Корнеев, исполняя на
клавиатуре замысловатый пассаж.
— Ну вот что, — отчеканила Лайма, обращаясь к его
макушке. — Я выйду и поищу Ивана. А то что-то он задерживается.
Она выпрыгнула из машины и захлопнула за собой дверцу.
Корнеев не пошевелился. «Надеюсь, если Бондопаддхай решит бежать, он ему все-таки
воспрепятствует», — пронеслось у Лаймы в голове. Другое дело, что пророку
бежать было некуда и незачем.
Медведя Лайма увидела еще издали. Он занимался тем, что
подходил к каждому мужчине, задержавшемуся возле входа на телеграф, и, нависнув
над ним, грозно спрашивал:
— Эй, ты страдаешь болезнью Альцгеймера?
Люди отшатывались от него, а один даже покрутил пальцем у
виска. Тогда Медведь схватил его за грудки, прижал спиной к стене и грозно
вопросил:
— Альцгеймером не страдаешь, значит… А склероз у тебя
есть?
В конце концов неудачи так его разъярили, что, подступив к
очередному прохожему, он рыкнул, сжав кулачищи:
— А ну, признавайся, чем болеешь, сволочь?!
Подоспевшая Лайма услышала, как бедолага перечисляет:
— Вегетососудистая дистония, холецистит да плюс
глаукома…
— Не то, не то! — сердился Медведь. — Врешь
небось, как сивый мерин.
Лайма подошла сзади и решительно взяла его под руку.
— Иван, — сказала она проникновенно. —
Отпусти товарища, и пойдем.
Иван вздрогнул и посмотрел на нее настороженно. Надо же —
потерял над собой контроль. Что это с ним? Давно такого не случалось, еще со
времен женитьбы. Оттого, что Лайма рядом, ему было как-то не по себе. Так уж
сложилось, что женщина в присутствии красивого мужчины проявляет все свои
достоинства, мужчина же в присутствии красивой женщины — одни недостатки.
— Никто не пришел, — сообщил он, хотя и так все
было ясно. — Интересно, что это значит?
— Что бы это ни значило, надо уходить отсюда, —
сказала Лайма. На открытом месте ей вдруг сделалось ужасно неуютно. — Не
стоит тут светиться.
Они быстро прошли в переулок и забрались в машину.
— Жека, гони, — велел Медведь и решительно опустил
крышку ноутбука.
Корнеев вскинул голову, агакнул и переместился за руль.
Бондопаддхай, которому до смерти надоело сидеть в машине, злым голосом принялся
отчитывать Лайму. Он-то полагал, что его встретят здесь как почетного гостя, а
с ним обращаются, как с каким-то нищим. А он миллионер, известный человек, он
не намерен и дальше терпеть подобное отношение…
— Ворчит? — спросил Медведь у Лаймы. — Давай
все-таки скажем ему, что его хотят пришить. Вежливее будет.
— После того, как мы из-за него мучились?! В театре? Ни
за что.
Она достала из сумочки свой мобильный телефон и увидела, что
ей уже много раз звонили — и Болотов, и Люба. Любе она обещала, что сегодня
обязательно встретится с Возницыным и поговорите ним о ребенке. Как же быть?
— Что, если вы поедете в гостиницу, а я подтянусь туда
немного позже? — спросила Лайма весьма суровым тоном. — У меня есть
обязательства, которые я просто не могу игнорировать.
Медведь хотел сказать, что не время сейчас исполнять
какие-то другие обязательства, кроме тех, что налагаются службой, но сдержался
и промолчал. Он же не командир группы, поэтому приказывать не может.
— Я бы вышла у метро, — добавила Лайма и,
обернувшись к Бондопаддхаю, пояснила:
— Вас отвезут в гостиницу, хорошо?
— Они не говорят по-английски, — развредничался
тот. — Как они узнают о моих пожеланиях?
— У меня есть телефон, о'кей? Если что — мне позвонят,
и я устраню все недоразумения.
— Вы должны показать мне помещение, в котором будет
работать университет. Мне сказали, что оно находится в очень хорошем месте.
Лайма немедленно представила, как они тащат пророка смотреть
помещение, которое наверняка простреливается со всех сторон, как и кинотеатр
«Спутник», и содрогнулась. И тут по задворкам ее сознания прокралась нехорошая
мысль: может, этому пророку ногу сломать? Загипсовать и положить его в
больницу. А когда подойдет срок, отправить в Дели. Пусть там долечивается.
Мысль Лайма отогнала, а вслух сказала;
— Конечно-конечно, не о чем беспокоиться. Сегодня
отдыхайте, а завтра утром все обсудим.
Корнеев затормозил возле метро, Лайма выскочила наружу и
помахала рукой всем сразу. Дождалась, пока машина сольется с потоком
транспорта, отошла в сторонку и позвонила Болотову. Звонить было немножко
страшно, потому что предстояло объяснять, почему они вечером не встретятся. И
сегодня, и завтра, и, вероятно, послезавтра. До тех пор, пока Бондопаддхай не
уберется в Дели.
— Лайма? — Болотов так обрадовался, что у нее
заныло сердце. Надо же — приложила столько усилий, чтобы его удержать, а теперь
бросила. Интересно, так всегда бывает у секретных агентов: работаешь на родину
в ущерб личной жизни. — Я тебе звонил, а ты не подходила. Я, между прочим,
соскучился.
Он сказал это сухим тоном, и Лайма почувствовала, что его
следует немедленно смягчить. Но прежде спросила:
— О Соне ничего нового?
— Ничего. А у тебя? Ты встречалась с Возницыным?
— Двигаюсь в его направлении. Раньше никак не могла, ну
никак.
— Может, мне тоже сорваться — и к тебе? Потом вместе
поедем домой…
Он забрасывал удочку аккуратно, чтобы не спугнуть рыбку
раньше времени. Что бы эдакое придумать? Да так, чтобы этой придумки не на один
раз хватило.
— После Возницына я поеду к бабушке с тетей, —
нашлась Лайма.
В конце концов, только ради бабушки она стала членом команды
"У", поэтому можно все свалить на нее, не стыдно.
— Это так необходимо? — Голос Болотова стал еще
суше. Таким сухим, что перед мысленным взором Лаймы возникла потрескавшаяся
земля.
— Неужели я променяла бы тебя на бабушку, будь у меня
выбор? — воскликнула Лайма с горячностью. — Я так соскучилась по
тебе!
— Правда? Тогда давай завтра встретимся.
— Но…
— Днем, — отмел ее возражения Болотов. —
Просто выпьем по чашке кофе. Я хоть посмотрю на тебя, такую занятую.
— Я согласна, — ответила Лайма.
Конечно, она не может предсказать, как сложится завтрашний
день, но на чашку кофе, вероятно, сумеет вырвать полчасика.
— Тогда я тебе утром позвоню. Или ты звони, если с
Возницыным возникнут какие-то проблемы.
Лайма пообещала не пропадать и отключилась. Фу-у, как тяжко
врать-то. Врешь и чувствуешь, как твоя ложь собирается над головой, будто туча.
