— Жаль, — пробормотала Лайма, на которую опять
стало накатывать знакомое ощущение неконтролируемого восторга.
Господи, с чего она взяла, что хочет замуж за Болотова?
Разве можно выходить замуж за одного мужчину, когда так сильно волнует другой?
Черт с ним, пусть управляет ею. Она согласна.
Шаталов, не подозревавший о тех тектонических сдвигах,
которые производил в ее мозгу и гормональной системе, сердито сказал:
— А теперь давайте повествуйте, кто такая эта ваша Соня
Кисличенко.
На самом деле ему хотелось схватить Лайму за плечи и трясти
до тех пор, пока вся информация не вывалится из нее, словно золото из
волшебного барашка. Почему он решил, что она действительно переводчица и может
обеспечить индусу алиби? А если она соврала? Он даже не знает, как ее
по-настоящему зовут — Ольга? Лайма? Или какая-нибудь Катаржина? Он был знаком с
одной полькой, Катаржиной, как две капли воды похожей на нее. Такой же красивой
и несговорчивой. Только полька никогда его так не бесила. И он не обращал
внимания на всякие мелочи — как она облизывает губы, барабанит по столу
пальцами с аккуратными ногтями машинистки, кидает взгляд из-под ресниц —
неожиданно, словно вонзает нож.
— Ну… — пробормотала Лайма. — Соня Кисличенко —
моя подруга.
Шаталов изумился:
— Вы что, у нее не могли спросить, знает ли она Нику
Елецкову?
— Не могла. Потому что Соня тоже исчезла. Еще до вашей
Ники. Ее увезли в белом автомобиле с тонированными стеклами. В прошлую пятницу.
— Что?! И вы только сейчас мне об этом говорите?!
Он наклонился вперед, и Лайма заметила, что его широкие
ноздри так быстро и мелко трепещут, словно в носу сидит стрекоза. Тогда она
живо возразила:
— Мы с вами только вчера познакомились. Что же, я
должна была сразу исповедоваться?
— Вы просто дура. В какие игры вы играете? Я уже жалею,
что не рассказал о вас милиции. Сегодня же продиктую им номер вашей машины.
— Машина краденая, — парировала Лайма. — И
вообще. Я вам все наврала. Я никакая не Ольга Удальцова, и видеть вас больше не
хочу. Я думала, вы мне поможете, а вы только выспрашиваете. Зря я вас вчера
поцеловала.
Она вскочила и собралась уходить. Однако Шаталов тоже встал
и преградил ей дорогу.
— Это я вас поцеловал. — Она шагнула влево, он
тоже шагнул влево. Она шагнула вправо, он повторил маневр. — И при
условии, если вы не будете морочить мне голову, мы сможем это при случае
повторить.
— При случае? — ахнула Лайма. — Да еще с
условием? Нет уж, благодарю покорно. Целуйтесь с другими дурами. С меня хватит.
— Куда это вы собрались? Я вас не отпускаю.
Выкладывайте все, иначе милиция будет здесь через пятнадцать минут.
— Идите к черту!
Она оттолкнула его двумя руками и рванула к выходу.
— У меня есть номер вашего телефона! — предупредил
Шаталов.
— Он тоже краденый! — бросила Лайма через
плечо. — И не забудьте заплатить по счету.
Чертыхаясь, он расплатился и ринулся вслед за ней. Однако
тут на его пути встал Корнеев, надвинувший на нос темные очки.
— Спокойно, дядя, — сказал он, поигрывая
мышцами. — Дама отчаливает, а вы ей не препятствуйте. И тогда ваша печень
останется на привычном для нее месте. О'кей?
Шаталов отступил и засунул руки в карманы. Стервозная девица
уже сидела в машине. Второй раз она уезжала в никуда, а он сердито смотрел ей
вслед.
* * *
Роберт Агашкин открыл дверь, немедленно узнал Корнеева и
отпрыгнул назад, словно в лицо ему полыхнуло огнем.
— Лаймочка! — В его голосе звучала
укоризна. — Ты говорила, что придешь с другом!
— Это и есть мой друг. — Она ступила в коридор,
заставив хозяина квартиры попятиться. — У нас очень-очень важное дело.
Перед этим она взяла с Корнеева двадцать пять честных слов,
что он не будет ничего делать с бедным Робертом и позволит ей самой вытянуть из
него все сведения, которыми тот располагает. Корнеев давал свои честные слова,
но выглядел при этом, как кот Базилио, хитрый и коварный.
— Ну хорошо, — смирился Агашкин. — Проходите.
Не обращайте внимания на беспорядок, я выполняю один важный заказ.
Они вошли в комнату, ступили на длинный ковер с затоптанным
ворсом и замешкались, не зная, куда деться. Все сидячие места были заняты
какой-то дребеденью: рулонами бумаги, линейками, пружинами, гвоздями,
молотками, деревянными чушками и прочим и прочим. Были тут даже куча камней на
газетке, отвратительно воняющая бутыль с зеленоватой жидкостью и ведро с
обойным клеем. На диване лежал драный кот по кличке Палтус, злой и кусачий.
Корнеев сказал: «Кыс-кыс», и кот приоткрыл амбразуры глаз ровно на миллиметр,
чтобы поточнее прицелиться, если вдруг что.
Агашкин вбежал вслед за гостями и сказал:
— Такая интересная штука получается, вы не поверите!
Основа конструкции уже готова, вот только я грузило не могу найти подходящее.
— Ты что, решил усовершенствовать удочку? —
спросила Лайма.
— Тут другое! Меня дружинники попросили сделать орудие
для обороны. Не холодное оружие, заметьте, а именно орудие. Чтобы не убило, но
могло испугать бандитов.
— А при чем здесь грузило? — поинтересовался
Корнеев, шныряя глазами по сторонам.
Вдруг этот тип действительно маньяк и удастся заметить
что-нибудь любопытное? Что-нибудь, что позволит уличить Агашкина, припереть его
к стене.
— Это будет нагрудный кастет, — азартно поведал
изобретатель. — Хотите посмотреть?
Лайма собиралась отказаться и уже открыла рот, но Корнеев ее
опередил.
— Конечно, хотим. Еще бы! Нагрудный кастет? Вероятно,
что-то потрясающее. Раз кастет нагрудный, он, стало быть, находится на груди?
— Вот именно! — возликовал Агашкин, смахнув с носа
упавшую прядь волос. — Какой бандит ожидает подобного подвоха?! Поскольку
теперь лето и жарко, я пристроил его под легкий жилет на «молнии». Иначе,
конечно, его не спрятать. Люди, смотрите сюда!
Агашкин встал посреди комнаты, и его светлое, улыбчивое лицо
покрылось румянцем удовольствия.
— Если я ме-е-е-едленно расстегну «молнию» на жилете,
ничего не случится. Видите?
Он сопроводил свои слова длинным движением руки, уводя
металлическую «собачку» вниз. Лайма и Корнеев смотрели на него во все глаза.
Агашкин снова застегнулся до самого горла и радостно закончил:
— Но если я дерну «молнию» резко, то — р-р-раз! —
он дернул, — враг получит мощный удар в грудь!
Из-под «молнии» совершенно неожиданно для зрителей
выпрыгнула огромная металлическая пружина с острым концом и, покачиваясь,
зависла в воздухе, перпендикулярно агашкинскому телу. Вероятно, пряталась она в
некоем подобии коробки, привязанной к его груди двумя эластичными ремнями.
