— Браво! — восхитился Корнеев и пару раз хлопнул в
ладоши. — Почти так же гениально, как третья рука комиссара Жюва.
— А эта штука должна проткнуть бандита насквозь? —
изумилась Лайма. — Или как?
— Нет-нет, — принялся объяснять Роберт, поспешно
освобождаясь от изобретения. — Она должна его оттолкнуть от жертвы
нападения. Я же сказал — это кастет. Просто недоделанный.
Корнеев решил, что Агашкин и сам слегка недоделанный.
Хватило пятнадцати минут, чтобы он уверился в его невиновности. Тогда, в
аэропорту, он не сумел в нем как следует разобраться, но сегодняшнего
представления было достаточно. У этого типа есть сдвиг, но не в ту сторону.
Маловероятно, что в разгар изобретательской горячки он охотится за женщинами на
большой белой машине. Кстати, откуда ему взять эту машину? Что-то не похоже,
чтобы у этого чуда-юда водились денежки.
— На конце пружины будет груз, — продолжал
объяснять Агашкин. — Я возьму какую-нибудь штуковину, засыплю свинцовой
стружкой, залью эпоксидкой и прилажу к ней. Конечно, кастет будет слегка
выпирать, но что поделаешь? Жизнь дороже, верно? Вы когда-нибудь были дружинником? —
обратился он к Корнееву.
— Никогда, — с чувством ответил тот.
— Ты обещал нам по чашке чаю, — напомнила Лайма,
изнемогая от нетерпения.
— Ах, да! — спохватился ее воздыхатель. —
Пойдемте тогда на кухню.
Кухня выглядела не в пример чище, и стол покрывала накрахмаленная
и наглаженная скатерть. Все мисочки, кастрюльки и тарелки стояли в ряд,
сложенные стопками. Чашки хозяин добыл из навесной полки и ловко расставил
перед гостями.
— Так по поводу чего вы хотите
проконсультироваться? — спросил он, водрузив на плиту мокрый чайник,
который тут же начал громко трещать.
— По поводу Сони Кисличенко, — бухнула
Лайма. — Видишь ли, она ушла куда-то в прошлую пятницу и до сих пор не
вернулась.
— Я знаю, — кивнул Агашкин. — Ко мне из
милиции приходили. Я им все рассказал.
— Что — все? — уточнила Лайма.
Корнеев сидел тихо и не вмешивался. Чего вмешиваться, если
командир справляется? Пожар, как говорится, идет по плану.
— Я с Соней в пятницу встречался, вечером. Возле метро.
Лайма так удивилась, что уронила ложку. Ложка поскакала по
полу, и на шум немедленно явился Палтус, подошел и стал ложку обнюхивать —
вдруг съедобная? Или ей рыбу ели?
— Роберт! Но почему же ты мне не сказал, что видел
Соню?!
— Да ты не спрашивала.
— Но мы же с Любой ее ищем! — Она намеренно не
назвала Болотова, чтобы не задеть чувства Агашкина. — Мы же добываем
сведения!
— А я против того, чтобы вы их добывали, —
запальчиво сказал Роберт и посмотрел на Лайму с некоторым испугом — не
обиделась ли? — Рискуете собой совершенно напрасно. Вы же не сыщицы, верно?
— Роберт, что ты рассказал милиции? — вопрос Лайма
задала ледяным тоном, чтобы он понял, как она недовольна.
— Ну… Я рассказал, что пригласил Соню поужинать. —
Он опустил глаза.
— Ты?! Но почему? — Лайма даже головой помотала,
словно что-то мешало ей соображать здраво и нужно было это что-то немедленно из
головы вытрясти. И добавила жалобно:
— Я ничего не понимаю.
— Ну ладно, ладно! — Агашкин вскочил и принялся
бегать взад и вперед: от окна к холодильнику. Бегать было особенно негде,
поэтому получалось сплошное мельтешение, как в мультиках. В довершение всего он
начал размахивать руками и едва не снес на пол всю посуду и горячий чайник в
придачу.
— Ладно-ладно, — еще раз повторил он. — Это
не я, это она пригласила меня поужинать.
— Соня?! — Лайма изумилась еще сильнее. И
растерянно посмотрела на Корнеева.
Корнеев пожал плечами. Он не видел в приглашении на ужин
никакого криминала.
— Но потом, когда мы встретились…
— Возле метро?
— Возле метро, — подтвердил Агашкин. — Она
сказала, что обстоятельства изменились и ужин переносится на следующий день.
Лайма промолчала, поэтому следующий вопрос задал Корнеев:
— Почему? Почему переносится?
— Потому что ей срочно нужно было поговорить с
Возницыным по поводу ребенка.
— А вот это мне определенно не нравится, — неожиданно
заявил Корнеев. — Она всем на свете сказала, что едет к Возницыну. Зачем?
С какой целью она трещала об этом направо и налево?
— Думаешь, Соня к нему не поехала? — Лайма ожила и
занервничала. — И говорила это так — для отвода глаз?
— Зришь в корень, — похвалил он. — Она ждала
кого-то другого.
— А сколько было времени, когда вы встретились? —
спохватилась Лайма. — И когда расстались?
— Ну… — Агашкину неожиданно понравилось, что Лайма так
заинтересовалась. — Времени было.., около восьми, точнее не помню. Мы
минут пять проговорили, и она убежала.
— Куда убежала?
— Не знаю. Спустилась в подземный переход. Больше я ее
не видел.
— А сам ты куда делся? — Лайма не могла
остановиться, вопросы вылетали из нее, словно она готовилась к допросу заранее.
— Сам я дождался автобуса и поехал домой. Мне без
пересадок, ты же знаешь.
— Послушай, Роберт, сядь, пожалуйста, попросила
Лайма. — И ты нам чаю обещал.
— Обещал, — согласился Агашкин. — Только вы
мне не даете сосредоточиться.
Он налил наконец им чаю и выставил на стол вазочку с
конфетами. Корнеев немедленно взял горсть, быстро развернул все бумажки и
закидал конфеты в рот. Запил их половиной чашки чаю и громко глотнул.
— Роберт, ты не обижайся, просто я хочу во всем
разобраться, — сказала Лайма. — Поэтому так наседаю.
— Я и сам хочу разобраться, — ответил тот и
неожиданно замер, уставившись в одну точку.
— Что? — спросил Корнеев. — Что-то вспомнил?
— Обезьяна, — пояснил Агашкин и указал пальцем на
подоконник.
Корнеев повернулся и посмотрел. Там стояла здоровенная
бронзовая фигура — обезьяна на подставке. Хвост торчал в сторону, словно ручка
ковша.
— Хорошая вещь, — похвалил Корнеев.
— У нее голова снимается, — пояснил
Агашкин. — А в голове — тайник.
Лайма немедленно сделала стойку, решив, что в тайнике может
быть какая-нибудь вещь, принадлежащая Соне. Вдруг она здесь все-таки ужинала и
засунула в обезьяну записку, которая все объяснит?
— То есть я хочу сказать, — продолжал хозяин
квартиры, — что голову можно разделить на две части. И одну часть
использовать в качестве грузила для моего нагрудного кастета. В пустую
половинку головы насыплю свинцовой стружки…
