— Я поняла, — глаза Лаймы стали пугающе
огромными. — Ты разрезал выходное платье мачехи на шарфы. И когда тебе
встречалась какая-нибудь женщина…
— Не какая-нибудь! — Изо рта Болотова полетела
слюна. Он сделался таким омерзительным, что хотелось отвести глаза. — Не
какая-нибудь, а та, что не достойна воспитывать своего ребенка! У нее дома
малыш — один, беззащитный, а она наряжается и идет, видите ли, гулять!
Развлекаться! Я решил, что перед тем, как жениться, мне нужно очиститься. Врач
велел мне простить. Простить и похоронить прошлое. Сегодня я собирался
похоронить последний шарф. Вы мне помешали.
Глаза его сверкнули хищным блеском.
— Похоронить вместе с женщиной, — добавил
Шаталов. — Верно?
Болотов вытянул руку в направлении предполагаемой жертвы и
обвиняющим тоном заявил:
— Она бросила дома крошечную девочку. Никто не
пожалеет, если я задушу ее.
— Вы их прямо тут хоронили? — будничным тоном
спросил Медведь. — В саду, верно?
— За кого вы меня принимаете? — возмутился
тот. — Я что, по-вашему, сумасшедший? Хоронить трупы в своем саду! Я
закапывал их на сельском кладбище. Там полное и абсолютное запустение.
— Алексей, а как ты познакомился с Никой? —
спросила Лайма, взглянув на вытянувшегося в струнку Шаталова. — Ты ведь ее
убил, верно?
— И это тоже из-за тебя! — заорал Болотов. —
Все из-за тебя! Я должен был очиститься перед свадьбой, а свадьбу придумала ты!
Ты сама!
— Откуда ты узнал о Нике? — настаивала Лайма.
Болотов выпрямился и повел плечом, приходя в себя. Немного
сбавил тон.
— Я приревновал, подумал, что у тебя другой мужчина.
Что ты решила прежде, чем выйти замуж, сравнить меня с кем-нибудь. Ты села в
такси, а за тобой пристроился этот Роберт. Я подумал, что вы едете порознь в
целях конспирации и где-то пересечетесь. Так я попал в аэропорт. И там увидел
ее… Нику. Сначала она кокетничала с тем мужиком, которого ты опекала, с
иностранцем. Я дождался, когда вы уедете, и подошел к ней. Она покупала булку и
газированную воду. И от нее несло духами, как от моей мачехи, когда та уходила
на всю ночь. Я ненавижу запах духов!
— А я думала, у тебя аллергия, — пробормотала
Лайма.
— Мы разговорились. Ника без стеснения поведала, что
дома у нее маленький сынишка. А она ездила развлекаться за границу. И теперь
побудет немного тут, хочет погулять по Москве. Она назвала мне гостиницу, в
которой собиралась ночевать, и я назначил ей свидание. Я еле дотерпел до утра.
Алексей говорил быстро, захлебываясь. У него столько всего
накопилось на душе! А они трое стояли и жадно слушали. И та, которую он
собирался убить, тоже слушала. Оцепеневшая, словно кролик перед удавом. От нее
сильно пахло духами, и после признания Болотова она начала судорожно
обмахиваться ладонями, чтобы разогнать удушливый аромат.
— Нужно было сразу вызвать милицию, — прошептала
Лайма. — Это же признание! Вдруг позже он начнет от всего отказываться?
— Не начнет, — покачал головой Шаталов. — Ему
стало легче, гораздо легче.
Выговорившись, Болотов разом потерял силы. Рухнул на
деревянную скамейку возле дома, уронил голову на руки и затих. Лишь время от
времени он издавал еле слышные мучительные стоны, от которых у Лаймы леденела
кровь.
Когда приехали представители правопорядка, кроме стонущего
Болотова, они обнаружили во дворе дачи только жертву несостоявшегося покушения
и Шаталова. Он согласился прикрыть Лайму, потому что она сказала, что живет по
фальшивому паспорту.
— Сейчас не время и не место, — заметил Шаталов,
сдержанно прощаясь с ней. — Но когда все закончится, мы обязательно
встретимся.
— Речь, кажется, шла о поцелуе и каких-то условиях?
— Никаких условий, — отрезал тот. — Мы
поцелуемся безусловно.
* * *
Аэропорт сегодня казался Лайме кастрюлькой кипящего супа из
ролика, рекламирующего бульонные кубики. Все здесь булькало, клубилось,
толкалось и переворачивалось. Они еле-еле поспели в срок — на дорогах выставили
кордоны, во все машины лезли назойливые милицейские, которым приходилось долго
объяснять, что на заднем сиденье — лица дружественной индийской, а не
подозрительной кавказской национальности. За время пути Корнеев раздал кучу
денег, и Лайма старалась не думать о том, с каких счетов он их уворовывает.
Потому что итог ее размышлений был довольно странным: чтобы спасти родину, надо
сначала ее обокрасть.
Когда самолет с Бондопаддхаем и Пудумейпиттаном на борту
оторвался от земли и врезался в безмятежное небо, Лайма от избытка чувств едва
не задохнулась. Ей все время чудилось, что сейчас взвоет сирена, по полю
побегут люди, станут махать флажками, и пророка притащат обратно в обнимку с
шикарным чемоданом на колесиках. Подведут к ним и заулыбаются: «Ошибочка
случилась. Он останется еще недельки на две».
— Аминь, — громко сказал Корнеев.
А Медведь удивленно спросил:
— Что, все? Можно идти?
Лайма повернулась к ним лицом, глубоко вздохнула и не смогла
сдержать радостного возбуждения:
— Ну, мальчики…
— Минуточку, командир, — Корнеев убил ее радость
одним своим тоном. — Мы ведь не доложили боссу, что выполнили задание. И
группу он пока не распустил.
— Но ваш босс не выходит на связь! — возмутилась
Лайма.
— Наш босс, — поправил Медведь.
Они стояли и смотрели на нее стальными глазами, в которых
четко и ясно отражалось ее ближайшее будущее.
— А если связь не восстановится? — осторожно
спросила Лайма.
— Начнем действовать самостоятельно, — заявил
Медведь. — Следующее задание мы уже получили. Босс сказал, что в Москву
прилетает всемирно известная актриса, которую хотят похитить ради выкупа. Мы с
Жекой накупили киножурналов, проштудировали их и пришли к выводу, что речь,
несомненно, идет о Сандре Барр.
Сандра Барр! Единственная и неповторимая. Кусок крепкой
плоти, целиком натуральный продукт, снабженный вместо этикетки ярким и
бескомпромиссно красивым лицом. Изящная, стильная, живая, без намека на
внутренний конфликт. Совершенная. Рожденная побеждать, потрясать и очаровывать.
Женщина, которая снится. Ее столько раз фотографировали, что просвещенное
человечество уже впитало в себя ее мимику — каждую крохотную морщинку, изгиб
губ, миллиард улыбочек и улыбок. Камера определенно была околдована Сандрой и
мгновенно улавливала тот особенный, присущий только ей шарм, который приводил
зрителей в трепет.
— Мы не должны допустить, — строго сказал
Корнеев, — чтобы Сандру Барр похитили в Москве. Разразится международный
скандал. Голливуд пойдет войной на «Мосфильм».
— Наша группа будет действовать, — подтвердил
Медведь.
Лайма хотела разрыдаться, но потом подумала, что не доставит
им такого удовольствия. Мужчины, однажды видевшие женские слезы, жаждут их все
больше и больше, как львы, попробовавшие человеческого мяса. «Они ждут, когда я
заплачу? Что ж».
