— Кто-нибудь еще знает? Вы уже сообщили кому-нибудь?
— Да некому, в сущности, сообщать. Разве только Эдмунду. И Ви. Отец, я думаю, позвонит Эдмунду, когда возвратится из Релкирка. А вот Ви, ей по телефону такое не скажешь. Кому-то придется к ней съездить и рассказать лично, с предосторожностями. Слишком большой удар для такой пожилой женщины.
— А Джефф?
— Джефф внизу, в кухне. Он только минут десять как спустился. И боюсь, я совсем про него забыла, не уделила ему ни капли внимания. Человек пришел завтракать, а его огорошили таким известием и бросили одного. И даже завтрака не оказалось, я ничего не приготовила, не до того как-то было. Кажется, он там сейчас сам себе что-то жарит.
— Я должна пойти к нему.
— Да. Одному там ему, должно быть, сейчас неуютно.
— Когда вернутся папа с Конрадом?
— Я думаю, в половине одиннадцатого или даже в одиннадцать. Тоже будут страшно голодны оба, поесть-то у них времени не было. Я им приготовлю завтрак, когда приедут. А пока… — Изабел встала, — пока, я думаю, мне пора приниматься за уборку в столовой. Остатки ужина так и стоят до сих пор на столе со вчерашнего вечера.
— Кажется, это было тысячу лет назад. Ты бы не трогала ничего, мы с Джеффом потом уберем, или можно пригласить Агнес из деревни…
— Нет, мне надо чем-то занять себя. Женщинам вообще лучше, чем мужчинам. В страшные минуты, как вот сейчас, у нас всегда найдется, чем занять руки, ну хотя бы пол в кухне вымыть. Или протереть стаканы. Ложки-вилки перечистить… Очень помогает.
Люсилла осталась одна. Она встала, оделась — в джинсы и свитер, как обычно. Пригладила щеткой волосы, почистила зубы, умылась. Промокнула глаза и щеки фланелевой салфеткой, смоченной чуть не в кипятке, — от горячего пара прояснилось в глазах, в голове. И сбежала по лестнице вниз.
Джефф одиноко сидел у дальнего конца кухонного стола, перед ним — кружка с кофе и тарелка с жареными сосисками и беконом. Он встал ей навстречу. Она подошла, он обнял ее, и минуту они просто так стояли в обнимку. В кольце его сильных рук ей было тепло и надежно, от толстого грубошерстного свитера исходил знакомый, добрый дух. Слышно было, как рядом в буфетной журчит струя воды, тренькает стекло, — Изабел уже в трудах.
Он ничего не сказал. Наконец они разомкнули руки, она отступила, улыбкой благодаря его за поддержку, придвинула себе стул и, сев, облокотилась о стол.
— Есть хочешь? — спросил Джефф.
— Нет.
— Съешь чего-нибудь, полегчает.
— Не могу.
— Тогда кофе.
Он подошел к плите, наполнил кружку, поднес и поставил перед Люсиллой. И снова принялся за свои сосиски.
Люсилла сделала несколько глотков. Помолчала. Сказала:
— Хорошо, что мы побыли с нею.
— Ага.
— И хорошо, что она приехала с нами домой.
— Да, хорошо.
Джефф потянулся через стол и взял ее за руку.
— Знаешь, Люсилла, по-моему, мне лучше уехать.
— Уехать? — в испуге повторила она. — Как уехать?
— Ну, понимаешь, в такую минуту твоим родителям не очень-то приятно присутствие чужого человека.
— Но ты же не чужой…
— Ну, формально. Мне кажется, лучше будет, если я сложу вещички и уберусь…
— Но как же так?.. — при одной только мысли об этом Люсилла страшно переполошилась. — Ты же не можешь нас бросить… — голос ее зазвенел, и Джефф приложил палец к губам, кивнув на открытую дверь, за которой находилась Изабел. Люсилла продолжала страстным шепотом: — Ты не можешь оставить меня тут. В такую минуту. Я в тебе нуждаюсь, Джефф. Я не выдержу тут, когда все так ужасно, я не смогу одна.
— Мне кажется, я мешаю.
— Ты не мешаешь. Не мешаешь, слышишь? Ой, Джефф, пожалуйста, не уезжай.
Он посмотрел в ее умоляющие глаза и уступил:
— Ладно. Если я могу помочь, то, конечно, останусь. Но только все равно ненадолго. Мне к началу октября так или эдак надо вернуться в Австралию.
— Да, я знаю. Но сейчас, пожалуйста, не говори об отъезде.
— Если хочешь, можешь поехать со мной.
— Что ты сказал? — не поняла Люсилла.
— Я сказал, если хочешь, то можешь тоже уехать. Со мной. В Австралию.
Пальцы Люсиллы сдавили кофейную кружку.
— Что бы я там делала?
— Мы были бы вместе. Осталось бы все как есть. Места в доме моих родителей довольно. И они будут тебе очень рады, я знаю.
— Почему ты вдруг это говоришь?
— Пришла в голову хорошая мысль.
— И что бы я стала делать в Австралии?
— Что захочешь. Устроилась бы на работу. Занималась бы живописью. Была бы со мной. Мы могли бы поселиться отдельно.
— Джефф… я не вполне понимаю, о чем ты меня просишь.
— Ни о чем я тебя не прошу. Просто приглашаю.
— Но… ведь у нас с тобой… не так, верно? Ведь это же… между мной и тобой… это же не навсегда?
— Я подумал, что неплохо бы проверить.
— О, Джефф!
Комок подкатил у нее к горлу, и глаза наполнились слезами, и это было глупо, ведь она не плакала из-за Пандоры, а теперь вдруг разревелась оттого, что Джефф такой милый и зовет ее в Австралию, а она с ним не поедет, потому что не влюблена в него, и он, это ясно, тоже не влюблен в нее.
— Ну, чего ты? Не плачь.
Она потянулась за кухонным полотенцем и высморкалась в него вопреки всем нормам гигиены.
— Просто ты меня так растрогал. Я бы с радостью поехала. Но только не теперь. Теперь мне надо будет побыть здесь. И потом, я вовсе не уверена, что это хорошо для тебя, если я там повисну у тебя на шее. У тебя дома и без того будет много забот — снова браться за работу, устраивать свою жизнь, заводить семью… — она еще раз высморкалась и жалко улыбнулась. — И вообще… я тебе, по-моему, не совсем подхожу. Когда ты разберешься со своими делами, то женишься на румяной австралийской девушке. На загорелой красотке с вот таким бюстом и вот такой задницей.
Он шутливо замахнулся на нее:
— И ничего смешного.
Но не сдержал улыбки.
Люсилла продолжала:
— Это — самое чудесное приглашение, какое я получала в жизни. И ты — самый славный парень изо всех, кого я знаю. Нам с тобой вместе было очень здорово, с самого первого дня тогда в Париже, лучше просто не бывает. Когда-нибудь я и правда приеду в Австралию, надеюсь, ты мне устроишь торжественную встречу, с красной ковровой дорожкой, автомобильным эскортом и цветами по полной программе. Но теперь… и так, чтобы навсегда… я поехать не могу.
