Как раз в эту минуту вошла Алекса с бело-розовым кувшином, в который она поставила преподнесенный Ноэлем букет.
— Обсуждаете меня у меня за спиной? — Алекса поставила кувшин на столик за диваном. — Ну, посмотрите, какая прелесть! Это какая-то особенная радость, когда тебе преподносят цветы. Ты милый, Ноэль.
Она поправила наклонившуюся гвоздику и заняла свое место в уголке дивана.
— В чем же меня надо убеждать?
— Приехать на бал к Стейнтонам и прихватить с собой Ноэля, — сказала Вирджиния. — Приглашение я ему устрою. И вы погостите у нас в Балнеде.
— А если Ноэль не захочет поехать?
— Я не говорил, что не хочу ехать.
— Нет говорил! — с негодованием возразила Алекса. — В то утро, когда я получила приглашение, ты заявил, что народные танцы — не твоя стихия. Я посчитала, что на этом обсуждение вопроса закончено.
— На самом деле мы его и не обсуждали.
— Ты хочешь сказать, что хотел бы поехать?
— Если ты не против, конечно, хотел бы.
Алекса недоуменно качнула головой.
— Но учти, Ноэль, там и вправду будут народные танцы. Рилы и кадрили. Ты умеешь их танцевать? Очень будет печально, если опозоришься.
— Какой-то опыт у меня есть. Не так давно я ездил на рыбалку в Сазерленд, а вечером в гостинице было большое веселье. Насколько помню, мы скакали, как дикари, и я прыгал не хуже других. Парочка стаканов виски, и я долечу до потолка.
Вирджиния рассмеялась.
— Ну, а если совсем затоскуете, уверена, будет ночной клуб или дискотека — укроетесь там, — она загасила окурок. — Что скажешь, Алекса?
— Кажется, мне нечего и говорить. Вы уже все обсудили без меня.
— В таком случае проблема решена?
— Какая проблема?
— Ноэлю представится случай познакомиться с Эдмундом, а Эдмунду с ним.
— А-а, поняла.
— Почему же у тебя такой несчастный вид? Мы отлично все придумали, — Вирджиния взглянула на часы, поставила на столик стакан. — Мне пора.
Ноэль поднялся.
— Я подвезу вас.
— Спасибо, но это лишнее, а вот если поймаете мне такси…
Он вышел, Вирджиния сунула ноги в туфли, поправила свой замечательный бант, надела красный жакет. Застегивая пуговицы, она поймала тревожный взгляд Алексы и ободряюще улыбнулась ей.
— Не волнуйся, я все улажу еще до того, как ты вступишь в дом.
— Я о вас с папой. Неужели вы так и не помиритесь? Я просто не вынесу, если вы все еще будете злиться друг на друга и в доме будет ужасная атмосфера…
— Ну что ты, конечно, нет! Забудь об этом. Мы прекрасно проведем время. Да и меня ты утешишь, ведь Генри-то уже уедет.
— Бедняжка Генри! Представить себе не могу…
— Вот и я тоже, но мы с тобой ничего не можем поделать. — Они расцеловались. — Спасибо за угощение.
— Спасибо, что заглянула ко мне. И так замечательно держалась. Вирджиния… он тебе понравился?
— Сказать честно, он неотразим. Надеюсь, теперь ты примешь приглашение?
— Спрашиваешь!
— И купи себе новое платье, Алекса. Персикового цвета.
5
Четверг, 25 августа
Эдмунд Эрд въехал на своем «БМВ» на стоянку в эдинбургском аэропорту как раз в тот момент, когда семичасовой самолет из Лондона вынырнул из облаков и начал заходить на посадку. Он не спеша отыскал для себя местечко, вышел из машины, запер дверь, все это время наблюдая, как снижается самолет. Он всегда точно рассчитывал время и каждый раз получал удовлетворение от того, что не ошибся. Стоять и ждать чего-то или кого-то было не в его привычках, он начинал нервничать. Время не должно проходить даром, дорога каждая минута, и топтаться на месте пять минут, ничего не делая, было для него просто невыносимо.
Эдмунд перешел дорогу и вступил в здание аэровокзала. Самолет с Вирджинией на борту приземлился. Пассажиров ожидали родственники и друзья. Кто-то заметно волновался, другие сохраняли полнейшее спокойствие. Молодая мать с тремя детьми, которые шумно возились у ее ног, не выдержала и шлепнула одного по попке. Малыш возмущенно заревел. Пришел в движение багажный транспортер. Эдмунд стоял, позвякивая монетами в кармане.
— Эдмунд!
Эдмунд обернулся — перед ним был знакомый, которого он чуть не каждый день встречал за обедом в своем клубе.
— Привет!
— Кого встречаешь?
— Вирджинию.
— А я дочку и двух внучек. Погостят у нас недельку. Мы приглашены на свадьбу, и одной из наших девчушек оказана честь — она будет подружкой невесты. Слава Богу, хоть самолет прилетел точно по расписанию. На прошлой неделе я встречал рейс из Хитроу, самолет должен был приземлиться в три, а выбрались мы отсюда в половине шестого.
— Я слышал. Просто возмутительно.
Двери наверху растворились, и первая группа пассажиров начала спускаться по лестнице. Одни искали глазами своих среди встречающих, другие были так обвешаны сумками и пакетами, что и не знали, куда смотреть — то ли под ноги, то ли в зал. Обычная квота бизнесменов, возвращающихся из Лондона с конференций и заседаний. С кейсами, зонтиками, свернутыми в трубку газетами. Один из бизнесменов вполне непринужденно тащил целый сноп красных роз.
В ожидании Вирджинии Эдмунд разглядывал прибывших. По его виду никто не сказал бы, что он волнуется: высокий, элегантный, строгий, полуприкрытые веками глаза, бесстрастное выражение лица. На самом деле он не знал, как они с Вирджинией встретятся.
С того самого вечера, как он сообщил о своем решении отправить Генри в школу-интернат, отношения между ними стали более чем натянутыми. Раньше они никогда не ссорились, у них вообще за всю жизнь не было ни одного скандала. И хотя Эдмунд принадлежал к тому типу мужчин, которые не нуждаются ни в чьем одобрении, сейчас он очень тяготился размолвкой с женой и мечтал о примирении. Он просто не мог переносить ту холодную вежливость, с какой они теперь обращались друг к другу.
Но особых надежд на примирение он не питал. Едва кончились занятия в страткройской начальной школе, Вирджиния упаковала вещички Генри и увезла его на три недели к своим родителям в Девон. Эдмунд надеялся, что столь долгая разлука залечит раны и смягчит Вирджинию, однако каникулы, проведенные в компании горячо любимого сына, только укрепили ее позиции, и она вернулась в Балнед столь же холодной и отчужденной, как и уехала.
Некоторое время Эдмунд мирился с таким положением, однако он отдавал себе отчет в том, что взаимная холодность родителей не осталась незамеченной Генри. Малыш стал неразговорчив, порой казалось, он вот-вот расплачется. К тому же теперь он совсем не мог обходиться без своего обожаемого Му. Эдмунд терпеть не мог Му. Он воспринимал это как личное оскорбление — его сын, которому уже исполнилось семь лет, не может заснуть, не теребя этот отвратительный старый лоскут! Сколько раз он говорил Вирджинии, чтобы она отучила Генри от Му, однако Вирджиния явно игнорировала его просьбу. До Темплхолла осталось три недели, интересно, что она предпримет?
