— Что ты тут делаешь?
Девица с каменным лицом не хотела ждать.
— Прошу прощения, сэр, может быть, вы все-таки распишетесь?
— Я здесь живу, неподалеку, — ответила Вирджиния.
— Вот не знал.
— А ты?
— Я приехал к…
— Как вы будете платить, сэр? — не унималась каменноликая. — Кредитной карточкой или чеком?
— Послушай, эдак невозможно, — сказал Конрад Вирджинии. — Давай через пять минут встретимся в баре и выпьем чего-нибудь. Ты никуда не спешишь?
— Нет, я никуда не спешу.
— Я сейчас все улажу, закину вещи в номер, умоюсь и прибегу, договорились?
— Через пять минут.
— Даже раньше.
Дамская комната, вся в ситцевых чехлах и занавесочках с оборками, была, к великому счастью, пуста. Вирджиния сбросила старый безобразный плащ и подошла к зеркалу; она глядела на свое отражение и чувствовала, что фантастическая, неожиданная встреча с Конрадом окончательно выбила ее из колеи. Она не видела Конрада Таккера и не вспоминала о нем двенадцать лет, нет, больше. И вот он здесь, в Релкирке, приехал из Лондона, и она даже представить себе не может, зачем. Но никогда в жизни она так не радовалась знакомому лицу, как сейчас, потому что наконец-то встретила живую душу и сможет поговорить.
Одета она была вызывающе затрапезно: джинсы, старый серый кашемировый свитер с большим воротом-хомутом, да и выглядела соответственно: волосы влажные от дождя, никакого макияжа, на лбу и от уголков губ вниз морщинки, вокруг глаз темные круги — следы бессонной ночи. Она открыла сумочку, вынула расческу и причесалась, схватила волосы сзади резинкой.
Конрад Таккер…
Двенадцать лет прошло. Ей тогда был двадцать один год. Как далеко в прошлом то памятное лето, и столько событий за это время произошло, она с трудом восстанавливала в памяти подробности. Они встретились в загородном клубе в Лиспорте, Конрад работал адвокатом в Нью-Йорке в фирме своего дяди. У него была квартира в районе Пятидесятых улиц Ист-Сайда, а его отцу принадлежал дом в Саутгемптоне, и, будучи в гостях у отца, он приехал в Лиспорт принять участие в теннисном турнире.
Да, именно так все и было. Вирджиния смотрела соревнования и болела за него, а потом он отыскал ее и принес коктейль, а она именно этого и хотела.
Она поискала в сумочке губную помаду, не нашла и в качестве утешения прыснула на себя духами.
Чудесное было лето. Конрад проводил в Лиспорте почти все выходные, вечерами на берегу Файр-Айленда устраивали пикники, жарили на костре мясо, пекли клемы.
[16]
Много играли в теннис, плавали на старенькой дедушкиной яхте по голубым водам залива. По субботам в клубе устраивали вечера, они с Конрадом танцевали на просторной веранде, и небо было усыпано звездами, а оркестр играл «Любовь в твоих глазах»…
Однажды они с бабушкой приехали в будний день в город посмотреть какую-то пьесу и пройтись по магазинам, остановились в «Колониальном клубе». Конрад позвонил, пригласил ее ужинать в «Плеяды», а потом они пошли в кафе «Карлайль» и до рассвета слушали Бобби Шорта.
Двенадцать лет… Двенадцать световых лет назад. Вирджиния взяла сумочку и плащ, поднялась по лестнице в бар. Конрада еще не было. Она попросила виски с содовой и пачку сигарет и села за пустой столик в углу.
Там она выпила залпом половину виски и сразу же согрелась, ей стало легче, откуда-то взялись силы. Этот ужасный день еще не кончился, но она чувствовала, что ей дали передышку и что она больше не одна.
— Начинай ты, — сказала она Конраду.
— Почему я?
— Потому что прежде, чем рассказывать о себе, я должна знать, что ты здесь делаешь. Как ты оказался в Шотландии, что занесло тебя в Релкирк? Наверное, существует какое-то разумное объяснение, но я его не нахожу.
Он улыбнулся.
— Сказать правду, я здесь ничего не делаю. У меня большой отпуск. Не на год, как у преподавателей университетов, но достаточно долгий.
— Ты по-прежнему адвокат в Нью-Йорке?
— Да.
— На дядиной фирме?
— Нет, теперь я ее возглавляю.
— Звучит внушительно. Продолжай.
— Я странствую уже полтора месяца. Ездил по Англии, жил у разных знакомых в Сомерсете, Беркшире, в Лондоне. Потом перебрался в Шотландию, прожил несколько дней в Келсо у дальнего родственника моей матери. Изумительное место. А какая рыбалка! Сегодня после обеда я с ними простился и приехал на поезде сюда.
— Сколько ты пробудешь в Релкирке?
— Одну ночь. Завтра утром я возьму напрокат машину и поеду дальше на север. Я приглашен на бал.
— А где устраивают этот бал?
— В поместье, которое называется Коррихил. Но жить я буду в другом доме, он именуется Крой, у…
— Знаю, — прервала Вирджиния, — у Арчи и Изабел Балмерино.
— Откуда ты знаешь?
— Они мои близкие друзья. Мы все живем в одной деревне — Страткрое. А ты… ты знаком с Кэти Стейнтон?
— Познакомился в Лондоне.
— А, так ты и есть тот самый «грустный американец», — брякнула, не подумав, Вирджиния и тут же захотела откусить себе язык.
— Прости?
— Нет, Конрад, это ты прости меня. Надо же, ляпнула… Понимаешь, никто не помнил твое имя, поэтому я и не знала, что приезжаешь именно ты. В воскресенье мы обедали у Балмерино, и Изабел сказала о тебе.
Конрад покачал головой.
— Я знал, что ты вышла замуж за шотландца, но и только. Вот не думал, что встречу тебя.
— Однако встретил, вот она я, миссис Эдмунд Эрд. — «Во всяком случае, надеюсь, что миссис Эрд», — подумала она. — Конрад, это у меня случайно вырвалось — «грустный американец», поверь. Изабел ничего о тебе не знает, ей только сказали, что Кэти познакомилась с тобой в Лондоне и что у тебя умерла жена.
Конрад поднял стакан с виски, повертел его в руке, глядя, как плещется янтарная влага. Потом сказал:
— Да, все правильно.
— Это ужасно.
Он посмотрел на нее.
— Да.
— Ты не рассердишься, если я спрошу, отчего она умерла?
— У нее была лейкемия. Она долго болела.
— Как ее звали?
— Мэри.
— А сколько лет вы были женаты?
— Семь.
— У тебя есть дети?
— Дочь Эмили, ей шесть лет. Сейчас она осталась с моей мамой в Саутгемптоне…
— Ты уехал… тебе легче вдали от дома?
— Это я пойму, когда вернусь.
